Холли Лайл - Испытание пламенем
Молли ждала, когда придет боль, пока в нее вольются капли яда, который разрушает первого из приближающихся несчастных. К ней тянулись руки — коснуться, впиться в ее плоть, заставить стонать от боли. Но это создание, женщина, встала перед ней на колени, что-то пробормотала на своем языке, и Молли ничего не почувствовала. Ни боли. Ни страдания. Ни смерти. Совсем как с девочкой, которую ей принесли, пока она ехала в повозке.
— Она говорит, — стал переводить стражник справа, — что огромная змея грызет ей внутренности. Она не может ни спать, ни есть, она боится, что умрет.
А боли не было. Никакой. Молли чувствовала лишь биение собственного сердца, движение воздуха в легких, эластичные сокращения мускулов. Она осторожно протянула руку и коснулась плеча женщины. В голове тотчас возникла быстрая, как вспышка, картина: белые извивающиеся щупальца гигантской раковой опухоли, которая пробирается по полостям и жизненно важным органам женщины, иссушая их. Озарение погасло, Молли пожелала, чтобы этот чудовищный осьминог исчез.
— Исцелись! — сказала она.
Зеленый свет, который она уже видела, когда коснулась ребенка, распространился от кончиков ее пальцев по телу женщины. Та дернулась, но не от боли. Молли и прежде видела это внезапное радостное облегчение, но лишь сквозь слезы собственной муки и агонии. Теперь же она наблюдала за свершившимся чудом, словно сторонний наблюдатель.
Огонь все горел, горел и горел. А потом погас. Женщина с вспыхнувшим от счастья лицом кинулась к ногам Молли. Теперь, когда боль ушла, она казалась совсем молодой и очень красивой. Пациентка бормотала что-то на своем наречии, но даже стражи затруднились перевести смысл этих фраз. Двое из них подняли исцеленную и проводили к двери из зала. Стоявший справа страж объяснил:
— Она хотела поблагодарить тебя.
— Я догадалась, — фыркнула Молли. Мыслями она уже не была той женщиной, сейчас она размышляла о себе самой.
Она чувствовала себя прекрасно. Сильной. Здоровой. Живой. Полной энергии. Ей казалось, что она может пробежать без остановки целую сотню миль. Или полететь. Она исцелила женщину, но огонь, который опалил умирающую, пробежал и по жилам Молли, сделав ее сильнее, чем прежде.
Появилась следующая женщина. На сей раз с ребенком. Кажется, с мальчиком, решила Молли. Не очень большим. Ростом с восьмилетнее человеческое дитя. Конечно, это ничего не значит, ведь Молли понятия не имеет, как быстро растут эти существа, за какой период они превращаются из детей во взрослых. Но внешность мальчика, то, как он лежал на руках матери, пробудили в душе Молли воспоминания, которые она хотела бы навсегда похоронить.
Как-то во время службы в Поупе она пару недель жила у приятелей. Молли очень ценила жизнь вне базы, вне общежития, особенно по выходным, когда обе ее соседки по комнате только и делали, что пили, и своим похмельем достали Молли донельзя. Однако вне базы она оказывалась беззащитна: ни ворота, ни охрана не отделяли ее от людей, которые знали, кто она и что умеет. Некто, помнящий ее со времен Мак-Коллов, очевидно, узнал Молли в бакалее, а может, в книжной лавке, сумел выследить и сообщить, где она спряталась.
И вот как-то ночью Молли открыла дверь и увидела за порогом мать и ребенка. Глаза женщины были пусты, а губы вытянулись в тонкую бесцветную линию — так плотно она их сжимала перед лицом постоянной, неизбывной боли, от которой страдало ее дитя. Мясники-хирурги и отравители-терапевты уже извели мальчика облучением и химиотерапией, — правда, они заранее сообщили матери, что этот тип рака очень редко поддается даже таким радикальным средствам. Лечение превратило мальчика в настоящий скелет, стонущее, лысое, страдающее существо. А когда врачи убедились, что ребенок лишился последних сил, не может уже ходить, смеяться и едва дышит, они заявили, что больше ничего не могут для него сделать.
У матери не осталось другой надежды, и она приехала. Приехала на древнем автомобиле с облезшей краской и разбитой правой фарой. И вот теперь она стоит, держа на руках своего сына. Мальчик доставал бы ей до плеча, если бы мог стоять на ногах, а сейчас она держит его без видимого усилия.
Как только Молли распахнула дверь, боль мальчика впилась в каждый кусочек ее тела и рванулась наружу сразу изо всех клеток. Молли взглянула на ребенка, ее зашатало, началась рвота. Она упала на колени, голова повисла почти до земли.
Ребенок смотрел на нее грустными, прекрасными глазами, но она ненавидела его, ненавидела за боль, через которую он тащил ее, ненавидела за грусть и надежду в его взгляде, за то, что она должна так страдать, чтобы он мог жить. И Молли сказала матери:
— У меня нет сил заниматься им сегодня вечером. Моя смена кончается в пять. Тогда и приходите.
Но в пять часов мать не пришла. Ее сын умер в полночь.
Молли могла его спасти. Слово, прикосновение — и яд из его тела перешел бы к ней, и он бы выжил.
Мир полон людей, которых она могла бы спасти, и ей приходилось учиться жить, зная, что всех она спасти не в состоянии. Но того мальчика она должна была спасти. Молли убеждала себя, что она не виновата, что ребенка привели к ней в последний день его жизни, но его тень преследовала ее, тихонько нашептывала ей в ухо: «Если бы ты только коснулась меня, я был бы жив». Живой, он был легче перышка. Мертвый, он стал тяжким бременем.
Молли даже не знала его имени.
Она дотронулась до лежащего перед ней ребенка и сказала:
— Исцелись.
Сейчас же зеленый свет засиял вокруг маленького тела и проник внутрь. И мальчик выздоровел. «Я делаю это в память о том, которого не спасла, — говорила она себе. — Это расплата». Но внезапно Молли поняла, что не чувствует боли, что смерть, пожирающая это зеленоволосое дитя, не проникла в ее тело. И поняла: если нет боли, нет и расплаты за тот давний миг бессердечия. Нет боли — нет жертвы. Ей никогда не избавиться от своего призрака.
Но этого ребенка она все же спасла. Мальчик быстро обнял Молли и побежал прочь. Рыдающая от счастья мамаша едва за ним поспевала.
Потом появился следующий безнадежный, но полный надежды больной.
Может быть, она по-прежнему пытается вычерпать море наперстком. Может, и здесь ее попытки сразиться со всей болью и смертью этого мира так же безнадежны, как дома. Но здесь по крайней мере наперстком не является ее собственное тело. Энергия наполняла ее и переливалась через край. Может быть, здесь она сумеет одолеть свои мрачные воспоминания, забыть прошлое? Сможет найти что-то доброе в проклятии, посланном ей от рождения… Сила и радость кипели в ее жилах, под кожей играло веселое счастье. Легкая усталость, которую она все еще чувствовала после всех приключений, испарилась бесследно, смытая мощной волной магии.
