Ирина Сербжинская - История, рассказанная в полночь
— Как погода? Как здоровье? — гоблин присел на стул, но тут же вскочил и принялся ходить по кабинету. — Что новенького слышно в Лангедаке?
— Сшушай, Кукшон, вот я как раш об этом…
— О чем?! — Куксон впился взглядом в фюнфера.
— Грогер шкажал, штобы я к тебе шбегал…
Фюнфр закинул в рот последний орех и громко захрустел.
— Как это «сбегал»?! — Куксон сдвинул набок колпак и почесал за ухом, недоверчиво уставившись на Топфу.
Фюнферы никогда не бегали по чужим поручениям. Сама мысль о том, что кто-то может заставить их исполнять чужую волю, приводила фюнферов в крайнее возмущение, а возмущение у них выражалось всегда одинаково: городские водосточные трубы, намертво забитые всякой дрянью. Куксон покачал головой: и как это Грогеру удалось договориться с Топфой?
— Что он просил передать?
Фюнфер дожевал орех, вытер мордочку.
— Ты бы сел, Куксон, — посоветовал он. — Новости серьезные.
С бьющимся сердцем гоблин присел на край стула.
— Грогер сказал, что ночью в ночлежке убили еще одного неумирающего.
— Что?!
Куксон подскочил, опрокинув бронзовую чернильницу. К счастью, чернил было на донышке, опять Граббс забыл, что первейшая его обязанность — письменные принадлежности в порядке содержать: перья чинить, чернильницы наполнять. Впрочем, сегодня, может, оно и к лучшему.
Куксон промокнул пятно чистой бумагой.
— Кто… кого убили?
— Ачури Кураксу, — сообщил фюнфер.
— Кураксу?!
Мысли в голове Куксона заметались, как угорелые.
— Ничего не понимаю! Но… как… почему?
Фюнфер слез со стула и вразвалку направился к окну.
— Я откуда знаю? Меня попросили передать, я передал. Грогер сказал, что будет в полдень в «Стеклянной собаке». Подходи туда.
— Ну да, ну да, — растерянно пробормотал Куксон, теребя кисточку колпака.
Ачури Куракса! Оно, конечно, ачури официально считаются опасными злобными существами, но Куракса! Она за всю свою вечную жизнь никому плохого не сделала, за что ее убивать?
И кто же это… и как?!
Куксон потеребил ухо.
И зачем?
— Открывай окно, Куксон, мне пора!
Проводив гостя, гоблин на минутку задержался, глядя, как бежит легкой трусцой по крышам толстый фюнфер. Вот он пробежал по самому гребню, ловко перепрыгнул на каменную статую, изображавшую горгулью, скользнул в водосточную трубу — и был таков.
Часы на городской башне прозвенели полдень. Не успел звук умолкнуть, а Куксон уж стоял на пороге, одетый в теплую зимнюю курточку, повязывал шарф и отдавал помощнику Граббсу необходимые указания на тот случай, если вдруг во время его, Куксона, отсутствия, явится важный посетитель.
Последние слова на ходу договаривал: так в «Стеклянную собаку» спешил.
…От Ведомства по делам магии до трактира гоблин Куксон добрался быстро. Трактир находился недалеко и вечерком, неспешным шагом, то и дело останавливаясь, чтобы обменяться парой слов со знакомыми, Куксон тратил на дорогу около получаса. Сегодня же торопился: и десяти минут не прошло, как он уже стоял на крыльце. Шагнул за порог — и сразу же понял, что в «Стеклянной собаке» опять что-то приключилось: тут это частенько бывало.
Раздался со стороны кухни грохот, звон, послышались чьи-то испуганные восклицания, и выбежал из дверей молодой человек, прикрываясь огромным деревянным блюдом, словно рыцарским щитом.
— Не знаю! — отчаянно крикнул он, оборачиваясь в сторону кухни. — Я тут ни причем! Я просто так зашел!
На пороге кухни, сверкая глазами, появилась невысокая светловолосая женщина. Из-за ее плеча выглядывал перепуганный повар с закопченной физиономией и в обгоревшем колпаке.
— Не ты?! — гневно вскричала женщина. — А кто?
— Я пришел — уже так и было! Клянусь!
— Ну да, конечно! А то я собственную кухню не знаю! Опять что-то усовершенствовать пытался?!
Юноша тут же воспрянул духом, голубые глазки заблестели.
— Не сердись, Хегита. Я просто подумал… почему вертел в очаге по старинке крутит повар? Ведь давно существует очень удобное заклинание: скажешь его и вертел, как миленький, послушно поворачивается сам!
— Охо-хо… — вздохнул, услышав это, гоблин Куксон, задержавшийся на пороге.
— Потом я принялся размышлять дальше, — с жаром продолжал юноша. — И меня вдруг осенило: заклинание-то можно улучшить!
Куксон огляделся по сторонам, ища следы разрушения.
— У меня почти получилось! Понимаешь, магия — это…
— Пошел ты, Пичес, со своей магией! — рявкнула Хегита и хлопнула дверью так, что на мгновение в трактире воцарилась полная тишина и стало слышно, как потрескивают поленья в очаге.
Маленький человечек с белыми волосами и большим ярко-синим носом приблизился к юноше.
— Ваша милость маг Пичес, извольте вернуть, — вежливо, но непреклонно промолвил он.
— Что вернуть? — спросил Пичес, испуганно поглядывая на дверь кухни.
— Блюдо.
Пичес покраснел.
— Ах, это… да, конечно. Я как-то… как-то запамятовал!
Он протянул человечку деревянное блюдо.
— Настоятельно рекомендую не приближаться более к кухне, — посоветовал тот. — По крайней мере, сегодня.
Человечек понизил голос и добавил уже не так церемонно:
— Пичес, если жить хочешь, об улучшенных заклинаниях больше не заикайся. Иначе Хегита тебя самого вместо главного блюда к столу подаст, это я тебе, как бывший лекарь говорю!
Он многозначительно посмотрел на юношу.
— Понял?
Тот вздохнул:
— Понял, понял…
Человечек направился к гоблину.
— С началом зимы, Куксон!
— Благодарю, дружище… а что тут у вас стряслось?
— Ничего особенного, — человечек протянул тарелку слуге, тот подхватил и направился в сторону кухни. — Пациент опять пожелал кое-что улучшить.
— Так я и думал. Убытков много?
— Не особенно. Однако нелишне будет дополнить наши правила еще одним важным пунктом касательно магии!
Куксон покосился на старый пергамент, приколоченный у входа: правила трактира.
Старый приятель гоблина, Фирр Даррик написал их собственноручно и частенько дополнял: допишет, бывало, строчку-другую, а потом вежливо, но настойчиво рекомендует всем посетителям ознакомиться и неукоснительно соблюдать. Гости не спорили: знали, что с Волшебным Народцем лучше не ссориться, а Фирр Даррик имел к нему самое прямое отношение, хоть и скромно именовал себя обычным домовым, добрым духом трактира.
Никто не помнил, откуда взялся Фирр Даррик, сам же он туманно намекал, что в прошлом был знаменитым лекарем, однако от расспросов на эту тему искусно уклонялся и переводил разговор на другое. Обосновался он в «Стеклянной собаке», где сразу же взял дела в свои маленькие, но крепкие ручки: и порядок в трактире наводить помогал, и за очагом следил, и кушанья разносил, а иной раз и на рынок за снедью ходил.
