Ян Сигел - Заклинатель драконов
статического электричества вздыбился каждый волосок на руке. Затем как–то ей удалось освободиться, палец покраснел, но на нем не было следа ожога.
— Перестань, — сказал Уилл. — Нам нужна Ферн. Она с этим справится. У нее есть особые перчатки.
Они спустились в кухню, где увидели, как миссис Уиклоу вытаскивает из духовки пирог. Будучи твердо убежденной, что все молодые люди слишком худы и нуждаются в постоянном кормлении, она безостановочно готовила, хотя только Уилл замечал ее старания. Но после ужасных событий сегодняшнего дня Гэйнор с удовольствием принялась поглощать калории и углеводы, и ей стало чуточку полегче. Ферн, которая от лавочника поехала к торговцу вином, от торговца вином — в церковь, вернулась домой довольно поздно.
— Викарий пригласил нас на ужин, — сказала она с порога. — Ванна свободна?
Гэйнор утвердительно кивнула и была очень рада, что Уилл пошел за сестрой наверх, тем самым спасая ее от необходимости снова рассказывать о своих злоключениях. Гэйнор выждала еще несколько минут и пошла за ними.
Ферн стояла у открытой двери ванной, из которой в коридор выбивались клубы пара. Она уже начинала раздеваться, когда Уилл помешал ей: туфли лежали у порога, а руки бессознательно крутили комочек снятых чулок. На лице ее было выражение, которого Гэйнор никогда прежде не видела: это была хрупкость, незащищенность и какая–то неуверенность, которая могла мгновенно превратиться во что–то чрезвычайно опасное.
— Говорила я тебе, что ставить здесь этот телевизор — ошибка, — сказала Ферн и направилась прямиком к комнате Гэйнор. Войдя в нее, она тут же наклонилась над розеткой.
— Тебе нужны перчатки, — сказал Уилл. — Перчатки Элайсон…
Ферн повернулась к нему, ее глаза сверкали едва сдерживаемой яростью и еще каким–то чувством, очень тайным, глубоко ранящим.
Вот чего ты хочешь, да? Вот что тебе действительно нужно! Ты хочешь, чтобы я открыла ее шкатулку — ящик Пандоры — и поиграла ее игрушками. Ты хочешь утопить меня в ее мире. С этим покончено, Уилл, давно покончено! Ведьмы и гоблины убрались прочь в тень, откуда они появились, в призрачный мир, которому они принадлежат. Мы теперь находимся в реальном мире — навсегда, — ив субботу я собираюсь выйти замуж, и тебе не удастся остановить меня, даже если бы ты призвал самого
Эзмордиса.
Судя по тому, что происходит, — спокойно сказал Уилл, — он сам придет.
Если бы я не знала тебя слишком хорошо, — так же спокойно сказала Ферн, игнорируя брата и глядя на подругу, — я могла бы подумать, что это ты все начала.
Гэйнор, не ожидавшая обвинения, попыталась было возразить, но Ферн уже отвернулась. Она встала на колени около розетки и выдернула штепсель, а потом снова вставила его в розетку, — и ничего не случилось.
Так, так. Мне кажется, все нормально. Включил — выключил, включил — выключил. Если вы перестали разыгрывать этот спектакль, то я пошла в ванную. Я сказала Мэгги, что мы будем к семи, пожалуйста, будьте готовы к этому времени. Не стоит ко всему добавлять еще и невоспитанность. Я была о тебе лучшего мнения, — добавила Ферн, повернувшись к Гэйнор. — Я знаю, ты не любишь Маркуса…
Я люблю его, — быстро возразила Гэйнор. — Но я любила бы его еще больше, если бы ты была влюблена в него.
— Влюблена! — с презрением воскликнула Ферн, но при этом в ее голосе прозвучало страдание. — Эти сказки — в помойку!
Она побежала вниз по лестнице, и они услышали, как хлопнула дверь ванной. Гэйнор двинулась было за ней, но Уилл вернул ее обратно.
Нет смысла, — сказал он, — если надвигаются какие–то события, она не сможет их предотвратить, даже если выйдет замуж за этого скучного
Маркуса.
Но мне все–таки непонятно, какая связь между ее замужеством и тем, что происходит, — сказала озадаченная Гэйнор, указывая на телевизор.
Я думаю, — сказал Уилл, — все это лежит в основе… ее замужества.
Ей больно, — сказала Гэйнор. — Я слышу это в ее голосе.
Она не признается, — ответил Уилл.
По дороге к дому викария все трое молчали, но тепло и радушие Динсдэйлов, аромат жареного цыпленка и обильные порции красного вина разбили выросшие между ними барьеры. Уилл снова стал очаровательно легкомысленным, Ферн, вероятно чувствуя, что нужно сгладить прежнюю резкость, рассказывая какие–то истории, при всяком удобном случае обращалась за подтверждением к подруге, а Гэйнор, великодушно забыв об обиде, отвечала по–доброму, подавив в себе все сомнения и страхи, терзающие ее сердце. Постепенно они избавились от возникшего было между ними напряжения, хотя никто ничего не забыл. Домой они возвращались в благодушном настроении, избегая в беседе острых углов, восхищались звездами, которые появились на чистом ночном небосклоне, останавливались, чтобы прислушаться к пению ночных птиц или чтобы глянуть на промелькнувшую тень, которая могла быть лисой, убегающей к реке. Для Гэйнор, для которой, как и для Ферн, городская жизнь была скорее не выбором, а необходимым условием для карьеры, в деревенской природе таилось особое волшебство. Будучи поздним ребенком в разваливающейся семье, где уже выросли еще трое братьев и сестер, она никогда не чувствовала себя частью семьи, и теперь, с Ферн и ее братом, она поняла, что такое истинная близость, которой она сама была лишена. Вино согрело ее, ночь — околдовала. Ей нужно было удержать в стороне целый сонм сомнений, чтобы сохранить эти чувства.
Быть может, увидим сову, — сказала она, когда они подходили к дому.
Думаю, это был всего лишь сон, — заметил Уилл. — Полёт на спине совы… или ты действительно видела настоящую сову?
Не уверена, — согласилась Гэйнор. — Возможно, это был просто сон.
Я ночью слышала сову где–то поблизости, — сказала Ферн и вздрогнула всем телом, как будто откуда–то потянуло холодом.
Вернувшись домой, они пожелали друг другу спокойной ночи с большей любовью, чем обычно. Ферн зашла так далеко, что даже обняла подругу, хотя никогда не придерживалась лондонской привычки целоваться при прощании. Гэйнор ушла к себе в комнату, чувствуя необъяснимую расслабленность. Раздеваясь, она смотрела на телевизор, теперь уже выключенный из сети, но все еще излучающий вкрадчивую угрозу. Казалось, в любой момент экран может замерцать и в нем оживет что–то опасное. Гэйнор попыталась сдвинуть телевизор с места, превозмогая неожиданное нежелание прикасаться к этому предмету, но он оказался очень тяжелым, неестественно тяжелым. Казалось, она никак не может ухватить его. В конце концов она сдалась, но пустой экран продолжал тревожить, поэтому она набросила на него полотенце и поверх поставила фарфоровую чашу, чтобы полотенце не упало. Уилл, должно быть, уже спал, и ей не хотелось его будить, а без его помощи передвинуть этот ящик не удавалось. Гэйнор забралась в постель и спустя некоторое время, когда нервы чуть успокоились, тоже заснула.
