Медсестра-заклинательница - Сэран Чон

Держась за шею, Маккензи застыл на месте. Его лицо было скрыто от Ынён и Инпхё. Из-за ударных волн у Инпхё заложило уши – он даже подумал, что надо было закрывать их, а не глаза. Он поднялся. Ынён в рваных колготках подошла к нему, еле передвигая ногами от боли. С подбородка Маккензи прямо на песочницу капала какая-то прозрачная жидкость.

– Слюни? Вы что, пускаете слюни?

Когда Ынён подошла поближе и посмотрела ему в лицо, она поняла, что у него паралич – его рот перекосило, при этом он сердито смотрел на Ынён. Она слегка толкнула его, и он упал. Его тело сильно дрожало. Вот значит, как бывает, когда стреляешь в человека. На самом деле, Ынён совсем не хотела это узнать.

– Ладно, вызову 119, – с жалостью сказала Ынён, как истинный медик, проявив сострадание, но глаза Маккензи совсем не реагировали. Инпхё быстро застегнул брюки.

– А почему он хотел снять с меня брюки?

– Ему был нужен твой защитный экран.

Ынён с силой разжала ладонь Маккензи – в ней лежало несколько семян. А, он это имел в виду: то, что внутри, – живое. Ясно теперь, почему он занимался садоводством, которое ему совсем не шло.

– А где находится мой защитный экран? Он же не может быть там?

– …В точке у пупка. Считай, что именно в этом месте у тебя есть пуговица.

– Ааа.

Ынён посмотрела на пояс, валявшийся под ногами. Они что, собирались заниматься борьбой? Хилый Инпхё с этим опасным типом? Иногда он кажется мне совсем недалеким. Получается, у меня больше сил, чтобы защитить «защиту». Как же мне не повезло. Ынён сидела на корточках и ожидала «Скорую», влажной салфеткой вытирая Маккензи слюни. Она пыталась ему помочь, но он отказывался, хотя ему было тяжело. И она оставила эту идею.

Дети, ставшие свидетелями этого зрелища, разболтали о случившемся, и в течение нескольких последующих лет о нем рассказывали, как о самом ужасном событии в школе М. Однако позже появились еще более ужасные события, поэтому все позабыли об этом происшествии. Носитель языка Маккензи ушел из школы до окончания срока договора. А влюбившаяся в него школьница нерегулярно посещала школу. Ынён только раз видела ее вблизи во время диспансеризации, когда измеряла у учеников обхват груди. Она ничем не могла ей помочь, разве что просто передала ей немного хорошей энергетики, которую получила у Инпхё на тот день. В жизни бывают периоды, когда человеку нужны защита и любовь, но не все могут их получить.

Ынён и Инпхё несколько раз звонили Маккензи и выяснили, что его номер не заблокирован. Значит, он все еще был в стране, то есть выписался из больницы и был где-то поблизости. Он ни разу не ответил на звонок, но один раз на сотовый Ынён пришло сообщение:

МОЯ МЕСТЬ БУДЕТ ВКУСНОЙ

Что за чушь, какой-то недоделанный перевод. Ынён поморщилась, но не ответила.

Утка учительницы Хан Арым

Когда утенок появился в школьном пруду, учительница биологии Хан Арым отвечала на телефонный звонок – звонили из учительской на первом этаже.

– Вы приобрели утенка?

Сперва Хан Арым не поняла, о чем идет речь. С утра пораньше ни с того ни с сего спрашивают про какую-то утку. Поэтому она подумала, что учителя без нее купили копченую утку.

– Какую утку?

– В пруду с мельницей рядом со стоянкой плавает утка. И я решил, что это вы купили уток, а одна из них убежала.

– …Я не покупала.

Хан Арым уже второй год работала в школе. В первый год, когда она горела энтузиазмом, она приобрела несколько контейнеров карасей для уроков биологии в 10-м классе. Купить-то купила, но караси сразу же сдохли, наполнив всю школу запахом разложения (тогда школьная медсестра Ан Ынён подумала, что из-за наводнения размыло могилу и ее отнесло к школе, наверняка еще и привидение появилось, поэтому она бродила в его поисках по всей школе). А все школьники, пытаясь достать из тел карасей, которые уже начали разлагаться, плавательный пузырь, категорически отказались рассматривать биологию в качестве своей будущей профессии. Помыв несколько контейнеров, учительница уже и сама об этом сожалела. Только ленивый не высказал Хан Арым все, что об этом думает, и с тех пор каждый раз, когда что-то случалось с какой-нибудь вонючей живностью, первым делом звонили ей.

Из учительской на втором этаже тоже уже позвонили.

– В любом случае за уборку стоянки отвечаете вы. Так что сходите и разберитесь.

После этих слов положили трубку. Конечно, стоянка входила в ее участок, но искуственный пруд, как ни крути, нет. Утка? Может быть, это дикий гусь, отбившийся от стаи. Хан Арым медленно спустилась по лестнице. Ей очень хотелось, чтобы поскорее закончился срок договора и она могла перейти в другую школу. А если подвернулась бы какая-нибудь другая вакансия, тоже было бы не плохо. То, что она никак не могла адаптироваться в этой школе, было, наверное, проклятием карасей, думала она.

До инцидента с карасями Хан Арым тоже не пользовалась особой популярностью. Даже еще раньше – во время практики в школе, хотя молодые практиканты всегда нравились школьникам. А дети из класса, в котором она была классной руководительницей, то и дело подходили к ней и просили помочь сфотографироваться с тем или иным любимым учителем. И дело тут было не только в ее внешности, ей не хватало обаяния, которое состояло из многих вещей. Никто никогда не говорил ей, как важно для учителя обаяние, а сама она слишком поздно это поняла. Почему я не знала, что обаятельные школьники и студенты становятся обаятельными учителями? – упрекала себя Хан Арым, которая выбрала себе профессию учительницы, хотя ей никогда не нравилась школа. Когда она готовилась к госэкзаменам, ей очень хотелось стать учительницей, но, когда ее мечта сбылась, она за пару лет работы уже и забыла, почему она так этого желала. Если бы она могла вернуться на три года назад, то схватила бы себя за грудки и спросила: «Почему ты так хотела стать учительницей?»

Она носила вельветовые юбки ниже колена – то светло-коричневую, то серую. С ними она надевала кардиган салатового или кремового цвета. Густые волосы она неаккуратно заплетала в косу, губы подводила светло-розовой помадой и душилась нежным цветочным ароматом (очень уж ей хотелось притупить воспоминания о запахе карасей).

– Учительнице по биологии ведь еще и тридцати нет?

– Не может быть. Посмотри, как она одевается.

Когда девочки обсуждали ее за спиной, Хан Арым думала: «Эх, дети! Надо бы потише разговаривать». И совсем впадала в отчаянье.

Пруд неожиданно решено было вырыть в прошлом году, так как она сама настаивала, что это хорошо для фэншуя. Странно было говорить о таких вещах человеку, занимающемуся естественными науками, но место получилось симпатичное. Пруд пришелся по душе и учителям, и школьникам, и на перемене около него всегда было многолюдно. Когда Арым подошла к пруду, там столпилось несколько десятков детей, которые фотографировали утенка. Тот был пушистым и домашним. Он резво плавал, совсем не боясь людей.

– Не трогай утенка. Это вредно для него, – решительно крикнула одна девочка мальчику, который было протянул руку к птице. Школьники уже полюбили его. Арым задумалась: поймать его сеткой, но, если она выловит его при детях, ее и без того скучные уроки станут еще и ненавистными.

– Звонок. Ребята, по классам, – подгонял детей учитель иероглифики Хон Инпхё, который только что вышел из машины и шел через толпу учеников. Так небрежно говорит, а дети его слушаются, – позавидовала ему Хан Арым. Дети нехотя разошлись по классам.

– А что вы будете делать с этим утенком?

– Не съем я его, идите в класс.

– Нельзя нам его оставить?

– Сперва надо узнать, откуда он взялся.

Кажется, у Инпхё не было первого урока, поэтому после того, как все дети ушли, он остался стоять с Хан Арым у пруда.

– А вы что здесь делаете?

– А, я отвечаю за участок со стоянкой, – ответила Арым, но выражение лица Инпхё говорило – «И что из этого?» Очень непростой человек. Возможно, из-за этого дети его и слушаются. Как достичь такого рода привлекательности в сочетании с вредным характером? Пока Хан Арым размышляла над этим, Инпхё куда-то позвонил.