dver_v_zimu - Элизиум, или В стране Потерянных Снов
Со временем. И в другом мире. Он вспомнил их все — каждое пятнышко тени, каждую улыбку, слова, которые произносились неслышно, их можно было угадать лишь по движениям губ.
Нежные переходы цвета, карамельно-желтый налет на старой бумаге. Он вспоминал и перебирал в памяти, любуясь, смеясь — белые рубашки, белые скатерти, шляпки с цветами, старомодную помаду Нарциссы, тщательный макияж миссис Гринграсс, седые виски мистера Гринграсса.
И то, как его сын кормил раскрошенной булкой щегла, случайно слетевшего к накрытому под деревьями столу, как Скорпиус, балуясь, посадил себе на голову какого-то приблудного ежонка, а тот, прямо на фотографии, скатился ему за шиворот. На другой картинке Скорпиус напялил на голову салатницу, а Драко умудрился сохранить величественное лицо. Вот они сидят там, в саду: Астория, в шляпке с легкой вуалью, Драко — прямая спина, галстук, запонки с изумрудами, и Скорпиус — на голове белоснежная салатница из веджвудской коллекции.
Скорпиусу исполнилось девять лет, и увлечение Люциуса стало спадать. Ему стало трудно сгибаться к камере, проводить так целые часы.
Фотографии в альбомах появлялись реже, не было уже тех безумных серий, толстых стопок, раскладывая которые можно было просмотреть целый фильм о безумном (слегка) и богатом (безусловно, все еще) семействе волшебников.
Но то, что Люциус сделал, оставило в душе Драко какой-то счастливый, светлый след, подобный лучу, что тянется сквозь осенний туман.
Иногда Драко думал: это — самое лучшее, что Люциус Малфой вообще, за всю жизнь, сделал. Люциус был увлечен эгоистично, конечно, на похвалы бурчал что-то невнятное, на редкую критику обижался всерьез, мучительно. И никому не собирался посвящать труды свои — но так уж вышло, что посвятил троим. Маленькой кучке счастливых, запертых в своем — неосознанном, оттого и более остром — счастье, людей.
Пока Драко бродил, погружаясь в полубезумие, по движущимся картинкам из прошлого, жадно перебирая в памяти и восстанавливая детали, он не чувствовал ни печали, ни горечи. Он радовался той, далекой, радостью, и жил теми, ушедшими, мгновениями.
Это был так утешительно, что он почти не замечал того, что творилось на Сомнии. В той ее части даже, которая ему была отделена, и которая, по чести сказать, не так уж была велика.
Если Годрик насиловал его, Драко просто сбегал к очередной трудной загадке — к какой-нибудь фотографии, обстоятельств появления которой он не мог припомнить с точностью.
Должно быть, он выглядел странно в те дни. Отрешенная, мечтательная улыбка на сухих губах, полуприкрытые, как будто в постоянной попытке разглядеть далекое, веки. Он ползал по камере, наощупь отыскивая куски еды, лакал воду, опустив голову в миску, как собака, справлял нужду, забирался, подтягиваясь на руках, на лежанку — и лежал, тихий, умиротворенный.
— Окончательно свихнулся, — сказал Годрик в один из таких, полных мечтательного путешествия, дней. — Ты сорвался с катушек, Малфой.
Драко решил обидеться и не отвечать.
— Может быть, он прав, и нам надо поспешить, — Годрик подобрал с пола цепь и аккуратно свернул ее в кольца, — хотя я, к примеру, рассчитывал, что ты дольше продержишься. Теперь ты совсем никуда не годишься.
* * *Из забытья его вывел стук шагов — не привычный, годриковский, чуть шаркающий, а чеканный и быстрый, в лад. Двое стражей остались у решетки, двое вошли и бесцеремонно подняли пленника с лежанки. Покрывало под ним пропиталось кровью, она засохла и неприятно царапала спину и голый зад.
— Как же его доставить? — спросил молодой, глуховатый, как бывает у многих деревенских, голос. — Опять нести на руках?
— А хоть бы и на руках, — Годрик Грей засмеялся. — Отдайте последние почести отцу-тени.
— Снимайте кандалы, ребята, — скомандовал деревенщина.
Руку и лодыжку Драко освободили. Грей, после паузы, пробурчал:
— Ладно, я сам. Дело важное. Нехорошо таскаться с ним, как с мешком картошки.
Его руки подхватили Драко и подняли, Драко задрожал от прикосновений — Грей держал его легко, без усилия, и даже как будто с нежностью.
Драко совершил путешествие обратно — по коридорам четвертого павильона, мимо камер, пустых комнат, отрубленных и высушенных человеческих голов, мимо каких-то ведер с красной жидкостью, жутковатого вида распорок и железных стульев.
Обратно, наверх, к сладкому запаху цветов, который пропитывал дворцовые покои.
От яркого света Драко зажмурился и сжался в комок.
— Тихо, тихо. Привыкнешь скоро.
— Спасибо, — пробормотал Драко, все еще не веря в освобождение.
— Потом спасибо скажешь. Не мне — Королю.
— Господин Грей, — вдруг влез деревенщина, — а нам-то что делать? Внизу, там, на площади, говорят…
— Со мной.
— Но, господин Грей!
— Я сказал, со мной. Все четверо.
— Там народ волнуется.
— Правильно волнуется. Не каждый день…
— Плохо там все, господин Грей, — с отчаянием бухнули в ответ.
— Будет хорошо.
— Госпожа Милана утром не смогла уехать. На дороге какие-то разбойники, по слухам, мародерствуют в Цветочном… вышли на большую дорогу.
— Что они с ней сделали?
— Да ничего, вернулась.
— Вот и остальные пусть сидят тихо. Пока не закончу, я им ничем помочь не смогу.
— Но дело государственной!..
— Трикси, дружочек, ты, видно, хочешь на чьем-то месте побыть, а? На чьем, интересно? На моем? Или на месте вот его, к примеру?
Все замолчали.
Драко понял, что «его место» по каким-то причинам вновь показалось солдатам незавидным. Он слегка заволновался, когда его внесли в тронный зал, но при виде грустного, истонченного личика сына о своем эгоистичном волнении позабыл.
— Положите сюда, — сказал король тусклым голоском.
Грей опустил Драко на пол у ступеней перед троном, отвел с его лица спутанные волосы.
— Он в крови, — заметил мальчик. — Опять? Кто распускал руки?
— Никто. Это старая кровь.
— Идти может?
— Я сделал ему операцию, — с неуместным, лукавым смешком сказал Грей. — Для предотвращения побега.
— Не важно, — Скорпиус казался бледным и растерянным, словно ему трудно было собраться с мыслями. — Пусть так.
— К тому же, осмелюсь напомнить, как часть ритуала…
— Да, да, — мальчик нетерпеливо тряхнул головой, и две короны забавно съехали ему на брови. Он поправил их безотчетным и смешным жестом.
— Скорпиус, ты прощаешь меня? — решился Драко, смелея, но вышло хрипло и тихо.
— Я простил тебя, папа, — выговорил Скорпиус без выражения.
— Ты меня отпустил, — Драко засмеялся. — Я знал, что мое наказание кончилось, что оно только…
