Татьяна Чернявская - Пешки (СИ)
— Да ладно, — поспешила отмахнуться Алеандр от великих и вечных финансовых терзаний подруги, — можно воспользоваться старыми методами. Поговорю с тёткой Галой. К её кортежу пристроимся, раз она уже наши пожитки довезти согласилась. Сразу же вместе с ней ехать планировали.
— Только вот госпожа Бельских будет с отдыха возвращаться через неделю, как ты правильно заметила, по плану. А нам что всё это время у них на пороге с сумками жить? Или в ту хибару возвращаться? По добру бы сделать отсюда ноги, пока хозяин разваленный стол не заметил, — поглощённая своими планами духовник от души наподдала огрызок злосчастной не пережёвываемой груши.
Последствие надругательств подмастерьев над плодовыми деревьями пролетело через полдвора по совсем уж немыслимой траектории и сочным хрустом размозжилось о широкий (после работы скульпторов и советников по внешнему виду) лоб первого и, судя по основам законодательства, единственного человека в княжестве. Каменное олицетворение власти пошатнулось, но выстояло.
— О, — проследила полёт Алеандр, подвешивая через плечо одну сумку и закрепляя на поясе вторую, — «велик наш князь, ничто его не сдвинет».
Духовник неопределённо хмыкнула и изящным движением заправила в прореху на рюкзаке столовый серебряный нож с гравировкой в виде умильного дракончика. Травница не обратила внимания на это, или, во всяком случае, очень предусмотрительно, сделала вид, что не обратила. Многие странности подруги, как и постоянно изменяющийся состав её личных вещей девушка предпочитала оставлять без замечаний во избежание хорошей драки. Особенно теперь, когда не самый дружелюбный двор остался позади.
— Если верить карте (её появление в совместных пожитках также стало для травницы откровением) до ближайшей деревушки не так уж и далеко. И хотя мы прилично выбились из графика, должны успеть до темноты, если, конечно, кто‑то не станет гоняться за очередной былинкой с тесаком…
Алеандр невольно поморщилась, вспоминая свой единственный, и оттого глубоко ранивший её, провальный опыт сбора трав. Никто не был свидетелем её неудачной попытки поймать корень мирра — травы, чьи стебли спокойно собирались и активно использовались травниками, а вот корни признавались негодными, потому что сразу же при попытке выкапывания выпрыгивали из земли и пытались убежать. Никто не был свидетелем того, как ученица — первогодок, имеющая патологическое желание всё проверять на практике и удивительно пронзительный голосок, ночью гонялась с ржавой лопатой и артефактом — фонариком за попискивающим корешком. Никто, кроме едва не получившей разрыв сердца заносчивой выскочки — однокашницы, что после прилюдной порки рыдала на пустыре подальше от назойливых соседок по комнате.
После той ночи Яританна навсегда потеряла интерес к травничеству.
— … там, полагаю, можно будет договориться о временном ночлеге и подрядиться к кому‑нибудь в попутчики. Дорога отсюда прямая и достаточно хоженая, но возле болота и достаточно гиблого…
— Что, — заговорчески подмигнула Валент, помогая запихнуть в пожитки подруги ещё и карту, — как обычно? Пешкодральчиком?
Тенегляд лучезарно улыбнулась в ответ самой непосредственной и детской улыбкой шкодливого подростка. При её, мягко говоря, экзотичной окраске и немного длинноватых от природы клыках это смотрелось весьма шокирующее.
— Эх, где мои тринадцать лет? — протянула Яританна, глядя на пустынную, словно вымершую по велению какого‑то озлобившегося древнего некроманта, дорогу, тянущуюся сквозь чахлый подлесок на юго — запад вдоль совсем уж гиблого и непроходимого участка болота. — Прорвёмся?
Настроение подмастерьев второго года обучения постепенно уравнивалось, что уже само по себе не предвещало ничего хорошего.
****** ****** ****** ****** ******
День был сегодня определённо выдающийся. И это с полной уверенностью могли подтвердить все слуги, начиная с бледного, заикающегося и отчего‑то хромающего посыльного, с покрытыми волдырями и царапинами ногами, до всеми уважаемого (по причине крепких кулаков и бурного нрава) садовника деда Кондара. Последний, прочувствовавшись всей знаменательностью момента, даже забыл прихватить с собой привычную плошечку спирта для разведения алхимических кристалликов от листовертки в официальной отчётности и лечения расширяющейся к ночи души по неофициальным данным. Такие жертвы со стороны ветерана Второй Битвы Чародеев были вызваны не столько корпоративным духом не слишком сплочённой прислуги, сколько искренним удивлением и растерянностью, когда не слишком‑то щедрые до отпусков господа в столь спешные сроки приказали не просто раньше пойти с работы, а выместись по домам в экстренном порядке. Чем все и не замедлили воспользоваться. Только рабочий Сёмка, рослый детина с косой саженью в плечах и вечной грустью на узком челе, возмущался, так как, будучи сторожем, жил прямо здесь и ночевать в другом месте просто не мог. Благо, кухарка, женщина широкой натуры и грудной клетки, с радостью прожжённой вдовушки зазвала его к себе.
Несмотря ни на что, в людской в этот выдающийся вечер выдающегося дня было необычайно шумно. Ясноглазая (на другие комплименты язык просто не поворачивался) Марионетта, бывшая не боле десятка лет назад просто рябой Марькой, женой бакалейщика, решившего как‑то вывести в свет не слишком‑то и легальные финансы, изволила самолично метаться по небольшой пристройке, творя первозданный хаос и сея разрушения. Несчастный домовой, бывший и до этого представителем редкой вымирающей нечисти, при виде вылетевшей из‑за печи туши так называемой хозяйки едва не самораспылился от удивления. Вообще‑то, как и всякая порядочная реликтовая нечисть, домовой крайне дорожил своей тушкой и в этом неприветливом да безрадостном доме подрабатывал из любви к искусству, так как родимая хибара уже давно грозила развалиться, а хозяин — оболтус всё в парубках сидел и, своим семейством обзаводиться, не спешил. В этот вечер несчастный госторбайтер бытового уровня был как никогда близок к первому в истории чародейства отречению от пода. Собственно, это было, в некоторой степени, оправданно, но стоит начать всё по порядку…
Вечер сегодня был выдающимся. Подпоясавшись половинкой детского чепчика, Граджат вылез из большой щели в полу, вернул на место связку репья от мышей, вытер маленькие ладошки о половую тряпку и уж прикинул фронт работ на сегодня, как оказался едва не сбит дородной тёткой, в которой с трудом да опознавалась‑таки хозяйка дома. Несчастный домовой был настолько растерян этим событием (за последние семь лет он и духа‑то её в людской не чуял), что даже забыл бороду под ворот запихнуть, чтоб невидимым сделаться, за что и поплатился. Кряхтя и постанывая, Граджат со второй попытки выбрался из старой маслобойки, куда её отправила тяжёлая ножка хозяйской дочурки. Края его узилища были покрыты налётом жирка.
