Демьян Бедный - Стихотворения, эпиграммы, басни, сказки, повести (1908 — октябрь 1917)

Помещик прогорел, не свесть конца с концом,
Так роща у него взята с торгов купцом.
Читателям, из тех, что позлословить рады,
Я сам скажу: купчина груб,
И рощу он купил совсем не для прохлады,
А — дело ясное — на сруб.
Все это так, чего уж проще!
Однакож наш купец, бродя с сынком по роще,
Был опьянен ее красой.
Забыл сказать — то было вешним утром,
Когда, обрызгана душистою росой,
Сверкала роща перламутром.
"Не роща — божья благодать!
Поди ж ты! Целый рай купил за грош на торге!
Уж рощу я срублю, — орет купец в восторге, —
Не раньше осени, как станет увядать!"
Но тут мечты отца нарушил сын-мальчонок:
"Ай, тятенька, гляди: раздавленный галчонок!"
"И впрямь!.. Ребята, знать, повадились сюда.
Нет хуже гибели для птиц, чем в эту пору!
Да ты пошто ревешь? Какая те беда?"
"Ой, тятенька! Никак ни одного гнезда
Мне не осталось… для разору!"

Что скажешь о сынке таком?
Он жадность тятькину — в количестве сугубом, —
Видать, усвоил с молоком,
Был тятька — кулаком.
Сын будет — душегубом!

"Хозяин стал не в меру лих!
Такую жизнь, — сказал в конюшне рыжий мерин, —
Терпеть я больше не намерен:
Бастую — больше никаких!"
И мерину в ответ заржали все лошадки:
"Ты прав, ты прав!
Стал больно крут хозяйский нрав,
И далеко зашли хозяйские повадки!"
Бывалый мерин знал порядки.
Он тут же внес на общий суд
Ряд коренных вопросов:
Про непосильный труд,
Про корм из завали, гнилой трухи, отбросов
(Сенца не видели, где ж думать об овсе?),
Про стариков, калек, — про тех, что надорвались…
Лошадки обо всем в минуту столковались,
А столковавшися, забастовали все!
Хозяин промышлял извозом,
Так потому его,
При вести о таких делах, всего
Как будто обдало морозом.
Но все ж на первых он порах,
Хоть самого трепал изрядный страх,
Прибег к угрозам.
Не помогло. Пришлось мудрить.
Лошадок пробует хитрец уговорить
Поодиночке.
Дела на мертвой точке!
Хозяин — зол, хозяин — груб, —
То бороду рванет, то чуб,
И, наконец, с досады
Стал даже пить.
"Ведь до чего же стойки, гады!
Никак, придется уступить!"
И уступил бы. Очень просто.
Да — как бывает у людей:
На чистом теле вдруг короста! —
Без скверного нароста
Не обошлось у лошадей:
В надежде выслужить почет, покой и негу
Дал впрячь себя в телегу
Жеребчик молодой.
Вздыбились лошади: "Гляди, подлец какой!"
Родная мать, мотая головой,
Сынка стыдила:
"Мать, братьев променял ты на щепоть овса!
И как тебя на свет я только породила,
Такого пса?!"
Меж тем хозяин ободрился,
На "псе" на бойню прокатился,
Всех забастовщиков сбыл с рук — и дня не ждал
Скорей купил и впряг в погибельное дышло
Лошадок новых.
Что же вышло?
Жеребчик прогадал:
Хозяин взял привычку
Пускать покорного скота
На всякую затычку.
Так "пес" не вылезал почти из хомута
И каялся потом не раз он, горько плача,
Да поздно. Под конец
Жеребчик стал — куда там "жеребец"! —
Как есть убогая, заморенная кляча!

Склонилась тихо у станка.
Привычен труд руке проворной.
Из-под узорного платка
Задорно вьется волос черный.

Но грустен взгляд лучистых глаз:
В нем боль и скорбь души невинной.
Слеза, сверкая, как алмаз,
Повисла на реснице длинной.

В груди тревогу сердце бьет:
Враг властный стал с рабою рядом,
Дыханьем жарким обдает,
Всю раздевает жарким взглядом:

"Слышь… беспременно… ввечеру…
Упрешься — после не взыщи ты!"
Застыла вся: "Умру… Умру!"
И нет спасенья! Нет защиты!

"В таком-то вот селе, в таком-то вот приходе", —
Так начинают все, да нам — не образец.
Начнем: в одном селе был староста-подлец,
Ну, скажем, не подлец, так что-то в этом роде.
Стонали мужики: "Ахти, как сбыть беду?"
Да староста-хитрец с начальством был в ладу,
Так потому, когда он начинал на сходе
Держать себя подобно воеводе,
Сражаться с иродом таким
Боялись все. Но только не Аким:
Уж подлинно, едва ли
Где был еще другой подобный правдолюб!
Лишь попадись ему злодей какой на зуб,
Так поминай как звали!
Ни перед кем, дрожа, не опускал он глаз,
А старосте-плуту на сходе каждый раз
Такую резал правду-матку,
Что тот от бешенства рычал и рвался в схватку, —
Но приходилося смирять горячий нрав:
Аким всегда был прав,
И вся толпа в одно с Акимом голосила.
Да что? Не в правде сила!
В конце концов нашел наш староста исход:
"Быть правде без поблажки!"
Так всякий раз теперь Аким глядит на сход…
Из каталажки.

Долгонько я молчал. А правду молвить надо.

В овечьей шкуре Волк прокрался как-то в стадо;
Взобравшись на бугор, он к овцам держит речь:
"Овечки, ярочки, подруги!
Покажемте пример для всей округи,
Что овцам незачем давать себя стеречь!
Удрав от пастухов с их преданными псами,
Докажем всем, что мы от Волка уберечь
Себя сумеем сами.
Да что! Ведь, как-никак, Волк тоже с головой:
Смекнет он сам, что с нами
Ему расчет прямой
Сойтись на мировой.
Подруженьки, нет спору,
Что Волку не корысть
Овец вповалку грызть
Без вкусу, без разбору.
Сподручней для него нас есть… по договору!
Забыв, что было день назад,
Мы с Волком поведем дела на новый лад.
И я уверена, что сам он будет рад
К обеду резать нас — законно и без риску —
По нами ранее одобренному списку".

Вот где — любуйтесь — грамотеи!
В игре с рабочими им нечем козырнуть, —
Казалось бы: оглобли повернуть, —
Так нет, пустились на затеи
Да не с того конца!
Не скрыли хищного лица,
Как ни рядилися в рабочие тулупы.
Ведь басня вся моя — для красного словца, —
Рабочий — не овца!
А волки "Земщины"… ей, не по-волчьи глупы!