Сергей Волков - Затворник
Дубовая стена с восьмиугольными островерхими башнями стояла на высоком валу окруженном рвом. По мостику через ров ниже закатных ворот прохаживался, переваливаясь с ноги на ногу молодой боярин. Одной рукой он оттягивал книзу поясок, другой то почесывал взъерошенную голову, то потирал лицо, то просто болтал взад-вперед. Взгляд его, обращенный к земле, внимательно наблюдал за облачками пыли из-под шаркающих шагов. Поблизости, под навесом, из жердей и притащенного откуда-то рогожного полотнища, прятались от солнца полулежа-полусидя еще двое. Тут же лежало кучей оружие и остатки обеда на низкой широкой колоде.
Проезжающих сегодня видимо было мало. Сторожей никто не беспокоил, и те двое под пологом успели достаточно разомлеть, когда Пила и его спутники приблизились к мосту. Часовому пришлось присвистнуть, чтобы отдыхавшие очнулись, вскочили на ноги и, вооружившись, перегородили мостик.
— Кто такие? Из гор? — спросил один, видимо поставленный старшим.
— Жадина, здорово! — вместо ответа крикнул ему Пила.
— Пила, ты что ли? — удивился привратник.
— Я! А ты что, боярином стал?
— Стал, как видишь!
Жадина перебрался из городища в Новую Дубраву пару лет назад. Пила хотя и бывал с тех пор в городе, но с земляком там, видимо, разминался. Зато время от времени кто-нибудь из горюченцев рассказывал, что встречал Жадину, перебивавшегося в Новой Дубраве всякой случайной работой.
— Слушай, Жадина! У нас дело к тебе тогда. Краюха мой в город не заезжал?
— Краюха? Да нет, не видели.
— А стоите давно здесь? — спросил Рассветник.
— В полдень прежних сменили.
— А от вас когда он уехал? — спросил Пилу Рассветник.
— Да наверное, пораньше теперешнего времени… Сутки получается, или чуть больше…
— Плохо. Надо всех опросить, кто стоял вчера с вечера. И не одни ворота в городе… Хотя он мог и незамеченным пробраться…
— Слышь, Пила, а что это Краюха в город незамеченным пробирается? — Спросил любопытно Жадина, и вдруг засмеялся, обнажив редкий частокол зубов — Воровать, что ли?
— Ты вот, что, парень: Не смейся, а поди-ка сюда. — сказал Коршун. Он поманил Жадину рукой, и когда тот приблизился, то снял с шеи и показал ему серебряную бляху. На бляхе были выбиты пешие воины в тесном строю, за щитами, и развернутый над ними широкий стяг.
— Дай-ка посмотрю… — сказал Жадина, внимательно поглядев, и протянул руку.
— Так смотри! — ответил Коршун.
Жадина посмотрел недовольно на Коршуна, но руку опустил, потом снова перевел взгляд на предъявленный ему предмет и стал глядеть еще сосредоточеннее.
— Это чего? — спросил он наконец.
— «Это чего»! — так злобно рявкнул разъяренный Коршун, что Жадина попятился, и спотыкнувшись, чуть было не свалился на землю. — Ты, ляда лесного богатырь чумазый! Пугало вместо тебя на мосту поставить, и то будет больше толку! Ты до войны, вижу, только боярских гусей гонял на речку, а когда все в горы ушли, тогда и ты пригодился — ворон здесь считать! А ну шустри бегом к начальнику, да доложи, что приехали от воеводы Барса по государственному делу!
— Да расспроси на обратном пути, кто и какие знаки чеканит своим доверенным, чтоб больше глаза не пучить зря и не чевокать! — крикнул он уже вслед утекающему стражу, забывшему от испуга, что не ему, старшему на посту, надо было бежать докладывать, а послать помощника. Впрочем, когда Жадину об этом спросил начальник караулов, то он быстро выкрутился — сказал, что раз дело государственной важности, то и доверить никому он не мог, и наказывать его не стали.
Пила же при этом подумал, что вчера дважды разные люди назывались ему княжескими слугами, а он ни знака, ни какого-то еще доказательства спросить ни у кого не догадался.
Пока Жадина спешил выполнять неожиданное поручение, Рассветник и Клинок решали, как быть дальше.
Серебряную пластинку Коршун получил от Барса. Называлась она «дело» и означала, что ее предъявитель действует по поручению главного воеводы. Поэтому Коршуну были обязаны содействовать все подданные стреженского князя. По его требованию в Новой Дубраве могли бы устроить большую облаву, но это друзья посчитали слишком опасным: злыдень, почуяв угрозу, мог запросто «сбросить кожу» да еще не раз, убить при том несколько человек и пропасть неизвестно в чьем обличии. Надо было действовать осторожнее.
— Так он что, может вас увидеть? — спросил Пила.
— Конечно может. — ответил Коршун.
— А обряд тогда зачем?
— Не все ты понял, как надо. Обряд от колдовского взора укрывает, но человеческие-то глаза у него тоже на месте. Еще и помощники у него в городе могут быть. Будет шум в городе — сразу заметит.
— Могут ли злыдень и его люди следить за воротами? — спросил Вепрь.
— Нет, это навряд ли. — ответил Рассветник — А вот по городу нам пока лучше не расхаживать.
— Он вас в лицо, что ли, знает? — спросил Пила.
— А то как же! — ответил Коршун — Из нас всех, вон — одного Вепря злыдни живьем не видели, да и за это не поручусь. А уж кого они увидят, того ни в жизнь не забудут.
— Это точно! — сказал Рассветник — И еще, Пила, вот что тебе надо знать: Когда злыдень вселяется в человека, то многое из того, что этот человек знал, злыдню тоже становится известно.
— Вот же нечистая сила! — удивился Пила — Так он что теперь, помнит все, что Край помнит?
— Не все, это я точно знаю. — ответил Рассветник — Но кое-что помнит. Вот только что именно, и как много — не знаю. Но ты, Пила, не удивляйся, если он вдруг станет тебе напоминать, какие мать вам в детстве сказки рассказывала, или почему она его Краюхой назвала.
— Понятно. — сказал Пила, а про себя подумал что чего-то здесь опять неладно: не настраивают ли его заранее против брата, а если так — то зачем? Но обратно же, зачем этим — то ли княжьим, то ли не княжьим — волк их поймет уже, каким людям, сдался пильщик Краюха, что они теперь всю Новую Дубраву готовы на уши поднять? И вслух добавил:
— Только это его отец Краюхой назвал, а не мать. Мать померла в позорные годы, когда он совсем еще был малой. Поэтому отец его и назвал Краюхой — последнего в семье, вроде краюхи.
— А ты «Пила» потому, что доски пилишь? — спросил Коршун.
— Да. Отец наш — тоже был Пила. Я как маленький начал ему помогать — называли Пилкой, а подрос — тоже стал Пила.
— А еще братья-сестры есть?
— Была сестра, но померла в ту же весну, что и мать. Есть брат, Хвостворту, этот в горах сейчас.
— А его почему так зовут? — удивился Коршун.
— Шепелявит он. В детстве еще бабка Варениха сказала раз, что он говорит, будто у него хвост во рту. Так и привязалось, стал Хвостворту.
