Максим Далин - Лестница из терновника-3. Прогрессоры
— Это не надолго, — тихо говорит Анну, и все смолкают, глядя на дорогу.
Я наблюдаю.
Я думал, что нам придётся добираться до Чанграна с боями или, во всяком случае, в обстановке крайнего неприятия. С неприятием всё хорошо — но, похоже, к девушкам-бойцам оно не имеет отношения. Здесь просто активно не любят представителей Прайда. И боятся. Крестьянам всё равно, женщины волки или мужчины — и те, и другие воспринимаются как опасность и зло.
Барские выверты?
Впрочем, мы ещё ни с кем не вступали в плотный контакт. А Лянчин выглядит местом довольно-таки негостеприимным. Мы проезжаем явно нищий хуторок — и тут хатёнки-мазанки окружены деревянными частоколами: и последний бедолага старается отгородиться от мира, как может. Не смотри на меня. Не тронь меня. Оставь меня в покое, чужой!
Самые чужие — Прайд.
Мы едем вдоль канала, явно искусственного, прямого, как стрела, поросшего по берегам кустарником с красно-фиолетовыми ветвями и серебристым пухом цветов. Элсу рассказывает, что во времена объединения Лянчина Первый Лев Львов, Линору-Завоеватель, обязал провинции обеспечить себя водой — и каналы копали от гор Лосми, от немногих ледниковых рек. Тяжёлая повинность, отобравшая много сил, сперва навлекла на голову Линору-Завоевателя общие проклятия, но потомки проклинавших — благословили: засухи стали куда как менее опустошающи.
Современные жители Лянчина, впрочем, не кидаются благословлять потомков Линору-Завоевателя, несмотря на каналы, проложенные мощёные дороги и храмы. По крайней мере, у меня не создалось такого впечатления.
Параллельно каналу идёт одна из дорог Линору, явно стратегического назначения — широкая, мощёная каменными плитками, отлично сохранившаяся. По обочинам легкомысленно выросли весёлые жёлтые цветы, очень напоминающие земные одуванчики. На этой дороге, уже далеко за полдень, происходит первая встреча кое с кем посерьёзнее, чем перепуганный плебс. Десяток вооружённых до зубов всадников на кровных жеребцах — явные волки. То ли патруль, то ли люди хозяина здешних земель.
Вот они — шокированы. Ещё как! Рубака, командующий патрулём — угрюмый бритый налысо боец лет сорока, лицо в шрамах, кираса надраена до солнечного блеска, на запястьях — боевые браслеты с шипами — отвешивает поклон, но не спешит убраться с дороги.
Его люди осаживают коней, разглядывают наших девочек и северян, даже не пытаясь скрыть недоброжелательного удивления.
— Кто такие? — спрашивает Анну, выезжая вперёд.
— Волки Львёнка Хотуру ад Гариса, — говорит бритый, облизывает губы, поправляет ворот рубахи под кирасой. — Кто с тобой, старший брат? Что это?
— Этот Хотуру — Львёнок Львёнка? — отвечает Анну вопросом на вопрос. — Его земли, что ли?
— Его отец получил их из рук Льва Львов, — говорит бритый. — Почему…
— Львята Льва — на его земле, — говорит Анну. — Пятый Львёнок и Маленький Львёнок. С ними — воины Прайда и гости Прайда.
— Девки, — говорит бритый, снижая голос. — Почему твои воины — вооружённые девки? Ты — настоящий Львёнок, старший брат?
— Безбожно, — громким шёпотом, кивая, говорит парень в чёрной «бандане» у бритого за спиной. — Противоестественно и безбожно вообще.
— Смотри, Горту, — говорит другой боец, — эти, беловолосые — язычники. Позор.
Наши девочки превращаются в валькирий прямо на глазах — их руки тянутся к эфесам сами собой. У Эткуру багровеет лицо.
— А ну молчать! — рявкает он, перебив Анну, не успевшего что-то сказать. — Не сметь рассуждать в присутствии Пятого Львёнка Льва, собаки! Отребье! Я тут решаю! Лев Львов — отец мне! Я решаю!
— Да это — враньё, — говорит пожилой боец из местных и тычет пальцем в Эткуру. — У Львёнка Льва — чтоб в свите были безбожники и девки? Они — поддельные. Шпионы с севера.
— Ты, брат — пока брат — слушай, — говорит пожилому Анну, останавливая Эткуру, схватившегося за меч. — Ты Львёнка Льва оскорбил. За такое — смерть. Мои люди убили бы тебя, если бы не земли приграничные. Я знаю — вы живёте в тревоге. Но — ты оскорбил. Напрасно. Знаешь Печать Прайда?
Печатью Прайда отмечено оружие, она же вычеканена на упряжи. На рукоятях мечей — священные львиные головки. Но ни они, ни Печать Прайда никого не убеждают: я вижу, что местные вояки сходу ввязались бы в стычку, будь нас меньше.
— Враньё, — повторяет пожилой. — Что — печать… Львёнок — виден в повадках. Какой Львёнок возьмёт в свиту девок? И безбожных тварей?
— Это сказано верно, — говорит бритый.
— Вас всех надо убить? — спрашивает Элсу. — Вы предаёте Прайд?
— Если ты вправду из Прайда, то ты и предал Прайд, — говорит бритый. — Это твоя рабыня? Да? С открытым лицом, без знаков Прайда, с оружием…
— Ты — сволочь, — в тихой ярости говорит Кору. — Сволочь, разнеженная без войны, волк, живущий в господском доме. Ты ничего не знаешь. Смерть — за оскорбление Маленького Львёнка, лучшего из всех.
Заговорившая девочка воспринимается здешними волками, как Валаамова ослица. С одной разницей — Валаам прислушался к ослициным словам.
— Собака! — скорее удивлённо, чем злобно восклицает бритый и тянет меч из ножен. — Паршивая сука! И твой… ряженый… да я сам его…
И Кору всаживает ему в переносицу метательный нож. Я даже не успел проследить, когда и как она его достала.
— А, измена! — кричит пожилой в ярости и ужасе. Его товарищи хватаются за мечи.
Всё. Драка.
— Стойте!! — голос у Анну такой, что его жеребец прижимает уши. Да, так можно командовать войсками. — А ну стоять, псы! Оружие — в ножны. Я тебе сказал, сын свиньи, оружие в ножны! Я всем приказал! Ты, старик. Проводишь меня и моих людей к Львёнку Хотуру. С него — отдых людям и корм лошадям. А что делать с тобой — решит твой господин.
— Что со мной делать… — бормочет пожилой. — Измена же… девка убила Инху…
— Оруженосец Маленького Львёнка, любимого сына Льва Львов, — говорит Анну презрительно. — Повтори. А не девка. Поехали.
Местные мнутся. Наши блестят глазами и так и не убирают рук с эфесов.
— Оруженосец… женщина… а Инху-то…
— Ты что, забыл, старик, что смерть — за оскорбление Прайда, за оскорбление Львят? — продолжает Анну. — Что Львята решают, Львята из Прайда, а не волки? Мне надо было не удерживать людей, да? Чтобы вы передохли тут все?
— Это мудрое слово, слышь, Ориту, — робко говорит молоденький местный. — Они бы могли всех убить… их больше.
— Трус! Шакалёнок! — вопит Ориту на молодого, замахивается.
Наш Лорсу перехватывает его руку:
— Не позорься, старик. Сам боишься — сам называешь младшего трусом?
