Евгения Петроченко - В летописях не значится
Дорожки постепенно заполнялись народом, а я, вопреки здравому смыслу, смотрела не на людей, а под ноги, боясь столкнуться взглядом с очередным желающим пошутить.
Нужный корпус изнутри оказался очень светлым и приветливым. Бежевые каменные плиты плотно примыкали друг к другу, в кадках у широких окон пестрели самые удивительные цветы, а дежурный подошел ко мне сразу, как я перешагнула порог. Им оказался тощий беловолосый парень с очень тонкими чертами лица и ярким румянцем. Сразу подумалось, что у него есть примесь эльфийской крови, уж больно нетипичная внешность даже на мой посторонний взгляд. Как я уже успела заметить, многие местные имели смуглую кожу разнообразной степени интенсивности, и лишь такие вот светловолосые имеет светлую, практически молочную кожу.
Парень был одет в тёмно — зеленую мантию, украшенную нарядной серебряной вышивкой. Мне почему‑то показалось, что это парадный вариант одежды и он так вырядился только из‑за гордости от возложенной на него миссии по встрече новичков.
— Светлого дня, прекрасная адептка! — он широко улыбнулся, и я не смогла сдержать улыбку в ответ. — Я дежурный, адепт третьего курса специальности «Целительство», Милан Эливтэ. Покажите ваши документы, и я вас распределю.
— Светлого дня, адепт Эливте, — ответила я, протягивая ему свиток.
Он вчитывается на пару минут, а я успеваю заметить, что он здесь не один. Возле одного из окон болтают ещё двое адептов в зеленых мантиях, и периодически косят глазами в нашу сторону.
— Пройдемте в кладовую, адепт Митрэ, — говорит Милан, отрываясь от чтения свитка, и делает приглашающий жест рукой в один из коридоров.
Мы идём по такому же светлому проходу, а затем сворачиваем и по небольшой лестнице спускаемся вниз. Здесь под потолком застыли светящиеся холодным белым светом шарики, отчего становится немного неуютно. Мне даже начинается казаться, что я боюсь магии, и эта мысль мне категорически не нравится. Не хватало ещё в магическом мире обзавестись какой‑нибудь магофобией.
Наконец мы входим в узкую дверь светлого дерева, а за ней обнаруживается что‑то вроде широкого прилавка со стеллажами позади. Кладовщица, полная и очень низкая женщина средних лет, окидывает меня неприязненным взглядом.
— Что? — недовольно произносит Милан, тоже его заметив.
— Понаберут всяких, — фыркает она в ответ и, когда я уже приготовилась к отповеди в стиле «не буду обслуживать тёмную», говорит: — Мелкая и тощая. И узкая в плечах. Тут форму так просто не найдешь.
Она разворачивается и важно шагает к стеллажам, хотя сама такая же мелкая, разве что толстая и коренастая. Милан же тупо уставился на мою макушку, впервые осознав, что я ему только по подбородок. Но дальнейшие слова никак не относятся к этой ситуации:
— Помимо формы, вам выдадут карту территории, расписание занятий и список учебной литературы. В комнате вас ждёт первичный набор необходимых для зельевара приспособлений. Занятия начинаются послезавтра, завтра ещё один день набора, поэтому вы можете прогуляться по городу. Но вам нужно вернуться к семи часам вечера, в это время состоится инструктаж первого курса.
— Хорошо.
— Так же завтра по территории академии и особенно по территориям других факультетов гулять не рекомендуется, пока вы не ознакомитесь с основными правилами поведения в академии. Столовая начнет работать только в день начала занятий. Всё понятно? — голос Милана был строг, но на губах играла легкая улыбка. Ему нравилось учить новичков.
Вскоре из‑за дальних стеллажей появилась кладовщица. Она заставила меня примерить несколько пар черных туфлей, чтобы в итоге дать только одну, самую потрепанную, а затем и высокие сапоги из странной чешуйчатой кожи. К обуви прилагалась одна белая блузка, одни зеленые штаны грубой ткани, которые следовало заправлять в сапоги и носить в дни вылазок в лес или в теплицы, одну длинную зеленую юбку с высокой талией и вшитым широким поясом чуть ли не под грудь и длинный утепленный то ли сюртук, то ли пиджак. Так же мне вручили длинные перчатки из той же чешуйчатой кожи, что и сапоги. Примечательно, что мантии не было в составе формы. Наверное, её приобретали самостоятельно, чтобы покрасоваться на каких‑либо официальных мероприятиях.
После этого мы зашли ещё в одну комнату, располагавшуюся в этом же удивительно сухом и теплом подвале, где мне всучили упомянутую карту с расписанием и определили в комнату четыреста тридцать три.
Мы с моим провожатым вновь вернулись в холл и по широкой лестнице поднялись на четвертый этаж, где и находилась принадлежащая мне комната. Прежде чем вручить мне ключ, Милан сообщил, что этот этаж исключительно женский, для всех курсов зельеваров, а ванные комнаты общие для всех на этаже. Впочем. Мужчинам по этому этажу ходить не возбранялось. Порадовало, что хоть комнаты не оказались общими.
Моя комната была маленькой и светлой. Узкая кровать из светлого дерева стояла у правой стены, прямо под окном. Слева от неё находился очень странный письменный стол, вызывающий ассоциации с партами советского периода. Столешница располагалась под небольшим наклоном, но небольшая полоса стола, крайняя к стене, всё же была под нормальным углом. Именно на ней стояла темная пирамида со скошенной вершиной и деревянный стакан с несколькими прозрачными стержнями, такими же, какими я писала при поступлении. Также к столу крепилось некое подобие большой тубы, в которой лежали туго свернутые пустые свитки бежевой бумаги.
Между кроватью и столом стояла небольшая тумбочка из такого же светлого дерева. На этом сходство с обычной спальной мебелью заканчивалось.
Вдоль стен, за исключением одной, занятой окном, располагались широкие в длину и узкие в толщину шкафы. Открыв один из них, я обнаружила внутри полное отсутствие полок и наличие множества горизонтальных жердей. В углу находился моток бечевки. Когда первое оцепенение спало, я догадалась, что это место для хранения трав, которые надлежало связать в пучок и повесить на жердь.
Другой шкаф оказался с полками, на которых покоилось множество пустых флаконов самого разного размера, узкий свиток бумаги и та же бечевка. Наверное, надо писать названия зелий на бумаге и приматывать их ниткой к горлышку. Но полной уверенности в этом не было.
А ещё у одной стены, где и была дверь, стоял высокий стол с поцарапанной поверхностью, да к тому же и в странных пятнах. На нем располагалась горелка с разными делениями, от прикосновения к которым возникал огонь разной интенсивности, тренога, на которую крепился поцарапанный котел, ступка, весы, пара ножей, несколько разделочных досок и выбивавшийся из общего зельеварного натюрморта покореженный чайник. Как ни удивительно, все эти приспособления были чистыми, хотя и с разными царапинами, вмятинами и намертво въевшимися пятнами.
