Татьяна Чернявская - Пешки (СИ)
— Госпожа Травница!?! — с неподдельным удивлением и недоверием пробормотала Алеандр, поднимая из груды кровяно — костной муки один из бигудей с сохранившимися на нём белёсыми прядями. — Что могло произойти?
— Некромантия, милочка, — тяжело и как‑то обречённо проговорил молодой человек, поудобнее устраивая на здоровом плече безвольное тело. — Некромантия.
— Ты же понимаешь, что тебе придётся многое объяснить, — очень серьёзно взглянула на него Алеандр.
Младший Мастер — Боя коротко кивнул и, хромая, направился к валявшимся под стеной остаткам лестницы.
* * *Внутренний ни с чем несравнимый толчок, похожий одновременно на острый приступ боли, чувство опасности и странный иррациональный экстаз буквально подбросил спящего мужчину над кроватью. Ихвор сдавленно охнул и в который раз пожалел, что позволил после износа блокатора замкнуть на себе отцовскую карту. Превозмогая сонливость и путаясь в тонком летнем одеяле, мужчина встал на четвереньки и спешно пополз к краю кровати. Последние месяцы он начал серьёзно опасаться, просто перешагивать свою спящую жену, что в ожидании их дочери не только изрядно раздалась вширь, но и приобрела странную привычку спать на спине. В великом облегчении, что не разбудил нервную последнее время Дилию. Мастер — Алхимик вылетел из супружеской спальни, спешно одеваясь в первое, что попадалось под руку, и столь же спешно заскочил в пристроенное к дому стойло для ступ. Верный своему размеренному характеру Ихвор предпочитал большие неторопливые семейные ступы с удобными сидениями и простыми кристаллами настройки или обычную бричку с породистыми лошадьми для тихих прогулок, но в этот раз схватил гоночную метлу младшего брата.
Вероятно, если бы от рождения волосы Ихвора Важича не были столь светлого, весьма линялого цвета они здорово осветлились бы к моменту прилёта в Замок, так неуправляема, чувствительна и нервна оказалась проклятая метёлка его сумасшедшего до всякого риска братца — боевика. Дважды проскочив мимо посадочной площадки и едва не сбив стойку для мётел на третьем заходе, он всё‑таки умудрился приземлиться и, едва не теряя по дороге не зашнурованные толком ботинки, забежал в узкий, походивший на древние казематы коридор, ведущий к кабинету отца. Судя по виду собравшихся Старших Мастеров, этой ночью не бодрствовал никто. Радовали глаз домашние тапки, скромно выглядывающие из‑под плащей полы махровых халатов; оттопыривающий карман ночной колпак; женский пояс на шее вместо галстука и обилие не застёгнутых рубашек разной степени пожёванности. На их фоне его одетые наизнанку штаны и лабораторная куртка смотрелись не так уж и абсурдно. Особенно грел душу и радовал глаз папин кушак из недовязанной мамочкой розовой шали, с одной стороны которой торчал короткий боевой клинок с другой — погнутая спица с клубком, и чудная пижама с улыбающимся скелетом, что пряталась под роскошным плащом Воронцова.
Впрочем, всем было не до внешнего вида. Матёрые чародеи — гроза и гордость княжества, местами до неприличия зажравшаяся на доходных постах, сейчас толпились возле карты, гудя, как разворошенный улей. В их оживлении сквозило отчаянье растерянность и беспокойство, лишь едва скрываемые за бравадой и обилием предложений, которых, по большому счёту и не было. Старший Мастер — Оракул, мужчина весьма почтенного возраста, тайком отхлёбывал из мензурки сердечные капли, а его коллега — нежитевод, забывшись, кусал ногти.
— Что там? — взволнованно крикнул молодой чародей, обращаясь к отцу, что мрачно пялился на чёрное, вибрирующее пятно на карте.
— Медведь!!! — злобно рыкнул Глава Замка Мастеров.
В ответ на недоумённый взгляд Ихвора Воронцов панибратски потрепал мужчину по плечу и не без садистского удовольствия пояснил:
— Некромант у нас появился. Н — да — с, некромант.
День восьмой
В комнате было темно и душно. Её обитатель вовсе не был сторонником затхлых сумеречных помещений или тяжёлых дурманных благовоний, что не терпели сквозняков. Просто открытая форточка и уж, тем более, окно грозило не только привычными ночными гостями, столь обильными здесь, неподалёку от озера, но и «чудесной» многоголосой какофонией затухающей гулянки одного зарвавшегося нувориша из бывших торговцев, что кровью и потом (разумеется, не своими) пробили себе дорогу в элиту после отделения Словонищ от Царства. Судя по обилию шутих и Мастеров — Иллюзоров, гулять изволили богатеи средней руки, потому как просто богатые либо не проводили столь пышных церемоний, довольствуясь собственным избранным кругом, либо снимали дорогие и обособленные особняки за чертой города. Богатые же по — настоящему представители мира сего тратили значительно больше средств, как на антураж и сопровождение, так и на охрану самого мероприятия. Именно, ввиду их средних достатков, всем обитателям посольства и приходилось столь тщательно следить за сохранностью своего покоя, чтобы не оказаться вовлечёнными в водоворот пышного, но совершенно пошлого безумства, вызванного не столько обилием денег, сколько желанием подражать заоблачным богачам. И ладно бы ещё вас втянули, как в старообрядческих традициях, для поздравления и разового угощения. Здесь же сценарий всегда был непредсказуем от застолья на правах первого дружки, пока тебя самого полуживого от алкоголя не вынесут из‑под стола, до козла отпущения и наживки в карибри для разгулявшихся хамов.
А ещё было пение. О да!! Это обязательное нестройное пение, более напоминающее дикие крики павлинов, в чей вольер загнали перепуганных ослов. Заглушающие даже самую громкую музыку, иногда и вовсе в ней не нуждающееся, они умудрялись пробирать до печёнок даже с другой стороны озера. И если бы репертуар мог хоть немного порадовать слух даже в столь отвратном исполнении, но, увы, люди этого пошиба восхищались хорошей музыкой до первого литра спиртного, стремительно скатываясь к своему первичному состоянию глубокого и беспробудного плебейства.
Только в этот раз сон мужчины потревожили не вопли пьяных гуляк, которым хватило денег устроить пирушку в элитном районе, но не хватило мозгов провести её достойно. И даже не взрывы обязательных для такого мероприятия шутих. В тёмной душной комнате раздался вопль виверны прервавшийся на самой высокой ноте шипением у брязганьем: болтун метался внутри ящика, словно умирающий тигр. Из‑под одеяла вытянулась даже не рука — кисть и та не до конца, будто лишившись такой незначительной преграды, сон немедленно скроется без вести где‑то в бескрайних просторах ночи. Щелчок пальцами — и мерзкий артефакт замолчал, переплыв по воздуху под декоративную подушку на дальнем кресле. Только вопль повторился уже громче и в другой значительно менее приятной тональности, что, по специальным настройкам, свидетельствовало о чрезвычайной важности звонка. Нехотя, мужчина сбросил с головы одеяло и подманил к себе разрывающегося от воплей болтуна.
