Дмитрий Денисов - Изначальное желание
— К оружию!!!
— К оружию!!! К оружию!!! — стремительной волной понеслось над сверкающими головами.
По телу отряда пробежала дрожь. Солдаты бросились к подводам, рыцари ринулись к своему барону. Но было уже поздно. Вассал поддерживал бездыханное тело господина. В скупом звездном свете все увидали черное оперенное древко. Короткая арбалетная стрела глубоко впилась точно в левую глазницу. Из страшной раны сочилась кровь и остатки глаза.
— Барона убили! — прокатился многоголосый крик. — Барон мертв! К оружию! К оружию!
В мгновение ока пехота вооружилась и приняла боевой порядок. Арбалетчики взвели тетиву, алебардщики подняли алебарды, щитники заслонили их щитами. Рыцари выстроились по флангам. Берд, стоит отдать должное, ни на миг не потерял хладнокровия. Он четко отдавал команды, при этом не выпускал из рук обмякшее тело барона. Глаза его предательски увлажнились, но он умел сдерживаться. Он любил своего господина. Но он был воин — суровый и решительный.
Отряд ощетинился стальными жалами и замер. Пространство вокруг неожиданно взорвалось кратковременным затишьем. Но ничего не происходило. Ветерок с легким презрением трогал холщовое знамя. Лес хранил привычное молчание, словно насмехался над бесполезной людской суетой. Лишь ветви траурно постанывали где-то неподалеку, да ночные птахи изредка нарушали тишину. В ней слышалось тяжелое дыхание солдат, скупое поскрипывание доспехов, стук неосторожно сдвинутых щитов. В ней горели напряженные внимательные глаза. В ней сталью звенели яростные желания, дымящиеся от возмездья.
А лес безмолвствовал. И в его громком безмолвии отчетливо звучала тихая насмешка. Ему было совершенно наплевать на всех этих воинов, какими бы грозными они ни были. На их острые мечи, большие щиты, длинные алебарды. Даже на тугие арбалеты. И недавно он выразил свое пренебрежение метким черным плевком.
Отряд стоял, озирался и скалился железными клыками, словно хищник при встрече с человеком. Никто не ведал — повторится ли плевок? Никто не знал, насколько сильно презрение ночного леса. Насколько велика его ненависть к этим солдатам. Никто не понимал — стал ли плевок случайным, или же был целенаправленным.
Молчание. Берд из-под шлема суровым взглядом рассматривал ночь. Ночь привычно холодила доспехи и оружие бывалых рубак. Ночь привычно вздыхала тревожным голосом ветра, траурно шевелила крашеными накидками с гербом. Ночь бесстрастно взирала на происходящее бездонными черными глазами. И тихо шла мимо. Лишь звездный песок поскрипывал под ее неслышными шагами, шелестел и расступался. Однако ночь шла бесследно — ее шагов никто не слышал, ее следов никто не видел. Лишь я смутно ощущал ее далекие неведомые желания. Они вились туманным шлейфом подле своей госпожи, и преданными слугами уносились за ней в неизвестность.
Никто не мог ее остановить. Никто не пытался ее остановить. Поэтому она уходила все дальше и дальше. Но ее ухода никто не замечал. Лишь я… Поэтому для всех она оставалась на месте. Но не для меня… Все пристально смотрели сквозь нее и силились различить другое. Хотя смутно понимали, что уже никогда не различат.
Невольно взгляды начали оборачиваться в сторону Берда. Подле него возлежал его господин. Бывший господин… Преданный вассал отрешенными глазами обводил лицо барона, дрожащей рукой гладил его щетину, его жесткие курчавые волосы. От него пахло сильной тоской. Такая тоска сжимает сердце верного пса, когда надолго уходит его хозяин. Она, точно камень на шее, пригибает голову, сковывает руки, наполняет ледяным холодом грудь. Она приземляет все желания. И тянет в мрачную пучину отрешения.
Его хозяин ушел навсегда…
Время затаило дыхание. Ночь замедлила шаг и обернулась. Мрачный взгляд исполнился печали и тоски. Но солдаты не ощущали того взгляда. В натянутом воздухе расплылся запах их отчаяния, страха, ненависти, и полной решимости. Они яростно стискивали зубы и рукояти оружия. Хотя многие еще не до конца осознали случившееся. Многие и вовсе не понимали, что же произошло? Но мгновенная готовность к бою вызывала уважение.
Я застыл возле Берда и смотрел на мертвого барона. И вдруг услыхал чей-то тихий продолжительный вдох. Ночь медленно забирала его живое тепло. Жизненная сила невесомыми клубами выходила из его груди и уносилась в холодную тьму. Ночь довольно дышала, упиваясь сладким запахом чужой жизни. Суровое лицо барона подернулось детской обидой. Наверное, он даже задуматься не мог о таком безвестном конце. Наверное, он мечтал умереть на поле битвы, как настоящий герой, с мечом в руке, средь груды павших врагов. Наверное, он бы так и умер… если б не стрела, да сочащаяся кровь.
Барон выглядел безмятежно спящим. Казалось, он видит сладкие сны. В них неизменная беспощадная реальность оборачивается сладкой дымкой изменчивых грез. Невесомых грез, из которых сотканы все мечты. Все надежды. Все желания… А ведь он действительно уснул. Другое дело, что проснуться ему в этой жизни уже не суждено.
Я неотрывно наблюдал за бароном. Он прожил яркую интересную жизнь, насыщенную событиями — радостями и невзгодами. И противоречиями. Он сиял властно. Его свет был виден издалека, иной раз даже ослеплял. А кого-то и обжигал. Но теперь он угас. Ночь уже задула пламень его свечи. Однако жизнь еще таяла, словно нагретый воск, таяла и остывала. Ее место заполняла тьма…
Такой могучий, сильный, непобедимый. С ног до головы укрыт доспехами, какие и граненым чеканом не пробьешь, не говоря уже о мече. Такой расчетливый и умный стратег. В его повелении был большой вооруженный отряд, готовый по его приказу справиться с целым войском разбойников. Готовый разом усмирить бунт всех деревень. Готовый смело и безоглядно броситься на превосходящего силами противника. Вдали баронство с родовым замком, где властвуют утвержденные им законы. Вдали подвластные деревни, исправно платящие дань. Вдали красивые юные наложницы, готовые согреть его ложе. А он лежит здесь, в холодном ночном лесу, в чужом краю, совершенно беспомощный и одинокий. И вся сила его враз рухнула под натиском короткого арбалетного жала, выпущенного из мрака. Из страшного неведомого мрака. Будто сама ночь убила его, приняв облик этой зловещей черной стрелы.
— Как же так… — донесся до меня едва различимый шепот вассала. Он едва дышал. Он до сих пор не мог поверить. Происходящее казалось зловещим сном. — Как же…
Первым зашевелился Диркот. Видимо он сразу понял всю тщетность их тревоги. Стрелок расстегнул шлем, высвободил из него голову, придирчивым взором обвел заросли, прислушался. Ему ответила одна листва. Тогда он спрыгнул с коня и подошел к нам. В тишине лязганье шпор прозвучало особенно зловеще. Будто сама смерть чеканила железный шаг, приближаясь к своей жертве. Диркот остановился, посмотрел на мертвого барона. Из-под кирасы вырвался скорбный вздох.
