Ян Ирвин - Врата трех миров
— Нет, он всегда любил Сантенар и Туркад. Его недостатками были слишком большая жажда власти со всеми ее побрякушками, а также преувеличенная забота о своей славе. Все было дозволено, если это помогало ему удержаться у власти, — ведь он верил, что только он может выстоять против врага.
— Да, он был более великим, чем казалось, — сказал Иггур. — Хотя я и считал его врагом, должен признать, что он до самого конца вел все дела Сантенара. Мы многим ему обязаны. Никто не смог бы на протяжении стольких лет стоять на защите нашего мира. И тем не менее его преступления ужасны, и их нелегко простить.
— Не забывайте также, что он пережил свое время, как и я, — добавил Шанд. — Жизнь стала для Мендарка бременем. Он ушел бы без сожаления. Однако он любил азартные игры, а шанс схватить машину Рулька был слишком великим соблазном. Но при всем том в конце он совершил доблестный поступок. Возможно, однажды о нем все-таки будет сложено Великое Сказание.
Иггур сделал гримасу и сменил тему. Он не чувствовал себя до такой степени великодушным.
— На днях видели транкса всего в нескольких лигах отсюда. Сколько их прорвалось на Сантенар, как вы думаете?
— Дюжины, если не сотни, — ответила Малиена. — Если мы ничего не предпримем, они разведутся в лесах в большом количестве. И тогда нам никогда от них будет не избавиться.
— В какое беспокойное время мы живем! — воскликнул Иггур. — Иногда я думаю, как могут простые люди продолжать жить, возделывать свои участки и рожать детей, когда этот мир может быть у них так жестоко отнят.
— Да, Сантенар — слишком ненадежный мир, — согласился с ним Шанд. — Ни у кого нет уверенности в будущем. Кто же может что-то планировать?
— Я могу, — презрительно фыркнула Карана. — Пока великие философствуют, смиренные должны трудиться, чтобы заработать хлеб насущный. Если мы не будем работать ради будущего, то увянем, как аркимы. Вы видели мои новые сады? Вот увидите, скоро Готрим расцветет и превратится в маленький рай. И возможно, мне даже удастся заплатить налоги, — добавила Карана, сердито косясь на Иггура: теперь она со дня на день ожидала уполномоченного им сборщика налогов.
Иггур все еще тосковал по Магрете, и со временем боль его становилась только сильнее.
— Если бы был способ вернуть ее сюда, — сказал он, уткнувшись после обеда в бокал с вином. — Она привнесла в мою жизнь надежду, а я ее бросил.
— Я тоже горюю о ней, — грустно произнес старый Шанд. — Но по крайней мере она там с Ялкарой.
— Я думал, тоска утихнет понемногу, — продолжал Иггур, — но каждый день становится все больнее. Как бы мне хотелось вернуть ее обратно!
— Ты не можешь. И даже если бы мог, она вряд ли захотела бы… возобновить ваши отношения.
— Я это знаю! — сверкнул глазами Иггур. — Но мне трудно смириться с тем, что она находится на Аркане, в западне. Если бы только знать, что с ней все в порядке.
Последовало долгое молчание.
— С ней все в порядке! — тихо произнесла Карана. Иггур уставился на нее, но она сидела и тихо улыбалась.
Лиан, которому были хорошо известны ее шаловливые выходки, сказал:
— Не мучай его, Карана. Скажи ему, если что-нибудь знаешь.
— Магрета никогда не могла прервать наш контакт, если я этого не позволяла, — объяснила она. — И он все еще тут — маленький теплый узелок в моем сознании. Я не могу использовать его и связаться с ней, но я знаю, что она еще жива.
— Почему же ты не говорила мне об этом раньше? — набросился на нее Иггур.
— Я была поглощена другими заботами, — ответила Карана с милой улыбкой. — Например, своими налогами.
— О, да пошли ты к черту свои налоги!
— Мне бы хотелось, чтобы их послал туда ты.
— Очень хорошо! Дай мне скорее перо и бумагу, пока я не передумал.
Лиан быстро принес все необходимое. Иггур что-то нацарапал на бумаге, подписал каждый лист и на каждом поставил печать, а Шанд и Лиан расписались в качестве свидетелей.
Иггур прочел написанное вслух:
— «Предъявитель сего, Карана Элинора Мелузельда Ферн, настоящим освобождается от налогов, пошлин, податей, дани на период в десять лет, считая с указанной даты, в признание ее заслуг перед государством». Этого довольно? — Он передал документы Каране.
— Более чем, — ответила она. — Давайте за это выпьем.
Но когда они уже вовсю пировали, Иггур снова поднял волновавшую его тему:
— Если бы только не была уничтожена флейта, мы могли бы открыть Путь и найти ее с твоей помощью. Я полагаю…
— Нет, Иггур, — мягко возразил Шанд. Сам он уже отказался от этой надежды и не мог вынести, чтобы она вновь ожила. — Нет абсолютно никаких шансов. — И в комнате опять воцарилась тишина.
В ту ночь Карана и Лиан сидели у камина, после того как все остальные пошли спать. Карана сделала глубокий вдох.
— Лиан… — начала она.
— Знаешь, — перебил ее Лиан, возвращаясь к теме, которая так часто его беспокоила, — когда-то я думал, что мне известно все обо всем на свете, — ведь все было так ясно, когда я был молод.
— Ты еще молод — тебе всего тридцать.
— А ощущаю я себя, словно стал лет на двадцать старше после того, как встретил тебя. О, я хотел сказать — после того, как стал летописцем. Ты представить себе не можешь, как это меня изменило! Почти сразу же я превратился из нищего, гонимого мальчишки в человека, на которого люди смотрят с почтением. Это изменило всю мою жизнь! У меня появилось свое место в жизни, меня уважали. А теперь, если я пойду в какой-либо колледж, то буду чувствовать себя так, словно вторгся в чужие владения. Все в прошлом.
Карана ощутила ненависть к Вистану.
— Ты сглупил, но ты не заслуживаешь того, что сделал с тобой Вистан. Ты стал жертвой злобного старика, который ненавидит дзаинян.
— Я спровоцировал Мендарка, он сжег библиотеку, и в результате этого пожара погибло много узников.
— Нет, ты ошибаешься! Ты подтолкнул его, да, но это он принял решение.
— Я несу ответственность за смерть Рулька. Я никогда себе этого не прощу.
— И это не твоя вина! Ты пытался спасти мне жизнь. Это Тензор убил Рулька, а не ты.
— О, как я наслаждался своей властью над Тензором! Я заслужил того, чтобы меня лишили звания мастера.
— Если бы наказали всех, кто упивается своей властью над кем-либо, очень немногим на Сантенаре удалось бы избежать кары. Ходили даже анекдоты о мастерах, неразборчивых в средствах.
— Да, верно, — вспомнил Лиан. — Я сам их рассказывал. Был Джиссини Ренегат, Релч Плагиатор, Мара Мошенница — ну и лгунья она была! Никого из них никогда не наказывали.
