Александр Лайк - Синий, как море
Отец и Данк, поднатужившись, сняли главный засов с двери и попытались вертикально прислонить его к стене слева. С первого раза у них не получилось, но тут же вмешался Сагастен, подпер центральную часть толстенной стальной балки мощным костлявым плечом и резко поставил ее концом на каменные плиты. Я еще раз подивился его невероятной силе. Втроем они, перебирая руками вдоль засова, легко и быстро привалили его к стене. Сельфа мягкими, уверенными движениями откидывала и отодвигала остальные запоры, поменьше, закрепленные на самой двери. Да, наш храм, похоже, мог выдержать серьезную осаду!
Дверь качнулась и стала открываться. Прозвучал громовой голос глашатая:
— Склонитесь, Властители Домена покидают храм!
Альда вдруг издала странный звук — то ли фыркнула, то ли застонала. Сельфа обернулась к ней, задавая немой вопрос.
— Не могу понять, что означает его кровь, — объяснила мама, кивая в мою сторону. — Точнее, то, что у него вместо крови.
— Я здесь многого не понимаю, — серьезно ответила Сельфа. — Но знаю одно: он невыразимо странен, и все же не враг. Хильфейт не лжет.
И дверь, наконец, растворилась, и отраженные белым мрамором лучи закатного солнца брызнули в мои глаза. Сзади медленно сходились створки внутренней двери, отсекая нас от звенящей полутьмы, от огня на алтаре и от всего, что было пережито после полудня. И простор площади, почти необозримый после теснящих стен Зала Тайны, казался добрым символом, светлым знаком грядущего. Грядущего без обреченности. Предстояла тяжелая борьба, и несомненно, много в ней должно было встретиться неизбежного, предвиденного и даже вынужденного. Но из смертельной хватки магической безысходности мы все-таки вырвались. И я вдохнул свежий воздух полной грудью.
Мама снова фыркнула.
— Ты чего? — не шевеля губами, спросил Данк.
— Самые умные мысли могут оказаться бесплодными, э-э… как это у Рассаля… «упав на неблагодарную почву бытия». Я-то уже рассчитывала — ты в Янтаре, к следующей луне Райдок заберет Оранж по Теплой линии… Красиво, черт побери, логично… Могучий принц принимает богатый колорат, не без риска, правда, но кому же и рисковать теперь, как не тебе? Сельфа заняла позиции прочно и надолго, из Дэдлока ее не то что враг, но и Сенрайд не вышибет. Белым принцем в нашей ситуации рисковать нельзя, от меня, честно говоря, пользы не больше, чем от Моуриса… Ну, раза в три, может, больше, но это же несерьезно… А ребенку — удобный и относительно безопасный Ранскурт, обжитый, близкий, я, в общем-то, рядом — что здесь, что в Харденанге, что в Дельфосе… Можно сказать, полигон. В Ранскурте можно научиться и управлять, и сражаться, и хозяйничать… Да что я это тебе рассказываю? В общем, думала, дура, все просчитала, все решила, даже с этим вот, — она опять мотнула головой в мою сторону, — сегодня посоветовалась. И как последняя рыбачка!.. Обидно-то как!
— Что обидно?
— Воле истинного принца не могут, не должны мешать обстоятельства! Если я решила, что будет так, и молча сжевала собственное решение — чем ценно тогда мое мнение, мое желание? Чем отличаюсь я, отдающая приказы, от любой мужички, приказам повинующейся? Какие же мы властители, если не властны над собой и судьбами своими?
Данк хмыкнул.
— А кто властен над собой, Изумрудная? Ты от рождения в плену этикета, ты даже засыпаешь и просыпаешься, как предписано, а не по воле своей.
— Но власть предписаний выбрала я, я, еще раз я, и никто, кроме меня! И кстати, эти самые предписания говорят мне: принцы рождаются, чтобы повелевать судьбами стран и народов! А не наоборот!
Данк хмыкнул еще раз.
— Изумрудная, плюнь ты на свои аристократические выдумки. Перед камнем, падающим на голову, принц и нищий равны.
— Нет! Нет и нет! Нищий, чтобы уцелеть, обратить внимание на этот камень обязан, а принц не имеет права! Для этого есть слуги, гвардия, охрана, те же нищие, наконец! Они, именно они обязаны уберечь голову правителя, вплоть до того, что камень вообще не должен упасть!
Данк хихикнул.
— Ореол мощи, не позволяющий камню упасть на землю — да это уже бог!
— А разве величайший из богов не есть только лишь Белый принц небесных Доменов? Мы этого пока что не можем и не умеем, но это стыд наш, а не судьба!
Данк пожал плечами.
— Звучит красиво, но я всегда предпочитал действовать сообразно обстоятельствам. Таков мир.
— Если мир мне не по нраву, его следует изменить, — упрямо сказала Альда и замолчала. Я тут же воспользовался паузой.
— О Изумрудная повелительница, — сказал я с максимальной дозой желчи, — не будешь ли ты так добра перестать называть меня «этот»? К тому же, ты скоро устанешь указывать на меня кивками. У тебя уже тиара съехала.
Мама глянула на меня, неожиданно улыбнулась, остановилась и поцеловала меня в висок.
— Не знаю, кто ты, — сказала она мягко, — и потому мне трудно обращаться к тебе, как к сыну — не хотелось бы обмануться…
Я кивнул. Это я хорошо понимал.
— …но ведешь ты себя, как истинный принц. Как Райдок. Так и хочется надрать тебе уши за наглость!
Судя по всему, сейчас прекрасная Альда мысленно показывала Данку длинный ехидный язык.
А мы медленно шли через площадь наискось, по верхней террасе, от ворот храма к воротам дворца. И толпа молча глазела на нас — таких разноцветных, сияющих и могучих.
Впрочем, этих нескольких десятков горожан было явно недостаточно для того, чтобы образовать толпу. Так, несколько кучек… Да-а, оскудел Белый Запад, оскудел. И ведь это столица! Представляю себе, что имел в виду Сагастен, когда говорил — Харденанг, дескать, не город, а поселок у причала.
Мы дошли до площадки перед дворцом и остановились у верхней ступени. Выстроившись в линию, спиной ко дворцу, лицом к народу. Ряды стражи двойной колоннадой спускались по лестнице с обеих сторон от нас. Раскрылись дворцовые ворота и оттуда вышли придворные, плотной пестрой группой собравшиеся позади.
Сагастен шагнул вперед, спустился на несколько ступенек, остановился и обернулся к нам.
— Позволишь ли ты, мой повелитель, Белый принц Сенрайд, возвестить Домену твоему о том, что свершилось сегодня?
Отец стоял, озаренный прямыми лучами вечернего солнца. И лицо его, и плащ его казались золотыми. По левую руку Сенрайда полыхал оранжевый плащ Данка, и бликами по волнам вспыхивали серебряные блестки на голубом плаще Сельфы. По правую руку молодой весенней листвой шелестел зеленый шелк маминого плаща. Что касается меня самого, то мне был виден только кусочек левого колена. Но, по-моему, темно-синее рядом со светло-зеленым смотрелось неплохо!
