Пола Вольски - Наследник чародея
Террз продолжал читать заклинание, и одновременно с тем, как свечение кристаллов набирало силу, свет каменных стен Обители убывал. Верран вздрогнула, но ничего не сказала. Холодок появился в тропическом воздухе. Она почувствовала, как мурашки побежали по телу. Становилось все темнее — на Поверхности так наступают сумерки, — пока не осталось лишь намека на свечение, исходившего от каменных стен, пола и потолка. В этом приглушенном свете три живые фигуры — людей и мутанта — казались окутанными мраком силуэтами. Лишь два кристалла горели чистым сильным светом, который сделал видимым процесс превращения.
Руки Террза изменились: их очертания утратили четкость, пальцы ужасающе удлинились, кости растворились, суставы и ногти исчезли, указательный и средний пальцы стали сильными гибкими щупальцами. Но это было еще не самое худшее. Пока леди Верран с физическим отвращением наблюдала за происходящим, руки ее сына начали светиться. Одновременно свет обоих кристаллов стал меркнуть, как будто перетекал в человеческие ладони. Впрочем, человеческие ли? Верран заставила себя приглядеться. Свечение камня в пещере усилилось, позволяя ей все как следует рассмотреть. Щупальца Террза казались влажными, кожа на них была совершенно белая, и ее даже с большой натяжкой нельзя было счесть человеческой. Отвращение почти полностью побороло в ней чувство ужаса.
Террз бросил кристаллы в карман, поднял свои светящиеся руки и в восторге пошевелил щупальцами. Улыбка победителя осветила его лицо, когда он повернулся к зрителям.
— Вот, смотри быстрее, потому что это долго не продержится. Я еще не научился закреплять достигнутый эффект. Но нет сомнения: я на правильном пути!
— Что ты с собой сделал?! — Голос Верран едва не сорвался на визг. Она глубоко вдохнула и на миг умолкла, чтобы совладать с собой. Вновь она заговорила гораздо спокойнее: — Это состояние временное?
— К сожалению, да. — Террз взглянул на нее, и улыбка исчезла с его лица. — В чем дело, мама? Ты, кажется, расстроилась. Ты боишься, что я причиню себе вред? Не надо беспокоиться — это безопасно.
— Безопасно? Ты стоишь тут передо мной сам на себя не похожий, твои прекрасные руки изувечены, и называешь это безопасностью? Да ты сам не знаешь, что говоришь! И зачем только я показала тебе дневники лорда Грижни!
— Они мои по праву рождения. Я имел полное право их увидеть.
— Да, но мне следовало подождать, пока ты станешь достаточно взрослым и ответственным человеком, чтобы разумно ими распорядиться.
— Но ты же всего несколько минут назад восторгалась моими достижениями. Говорила, что гордишься мною, и я поверил тебе, даже стал считать моей союзницей. Мне следовало это предвидеть.
В голосе Террза слышались горькие нотки, несмотря на то, что он отлично умел владеть собой.
— Я не кривила душой, говоря это, но никак не предполагала, что ты станешь использовать Познание, чтобы обезобразить себя…
— Обезобразить? Да я впервые за много лет смог без отвращения посмотреть на собственные Руки! Как же ты этого не понимаешь? Почему не порадуешься за меня? Неужели трудно хоть раз забыть о своих предрассудках?
— Предрассудки здесь ни при чем, Террз. Посмотрел бы ты на себя со стороны — юноша с руками вардрула! Это же безобразно — такое нелепое сочетание! Ты превращаешься в… какое-то чудовище.
— Нет, это всю жизнь я был чудовищем, а теперь у меня наконец-то появилась возможность достичь нормального состояния. Наслаждайся, если тебе приятно, человеческими уродствами, но не жди того же от меня.
Верран проглотила резкий ответ. Она посмотрела на сына, почувствовала боль за его маской ледяного равнодушия и вспомнила, каким несчастным он ощущал себя все эти годы. Ей стало гораздо легче справиться с гневом и отвращением, и она мягко заговорила:
— Террз, минуту назад ты усмотрел причины моего недоверия к Познанию в элементарном невежестве. Я признала возможность этого. Так почему бы и тебе не сделать то же самое? Твоя нелюбовь и недоверие к себе подобным, возможно, также основываются на невежестве. Не стоит ли и тебе подождать с суждениями до того времени, когда ты сможешь встретиться с человеческой расой и узнать ее?
— Вряд ли мне представится такая возможность.
— А почему бы и нет? — сказала она осторожно. — Когда-нибудь тебе предстоит встретить других людей. Быть может, мы покинем пещеры. Вероятно, это произойдет не скоро, — добавила она, заметив, как изменилось выражение лица сына.
— Нет. Это невозможно, — отрезал он.
— Даже если бы я попросила тебя об этом одолжении?
— Если тебе это так нужно, мама, иди. Я знаю, тебе очень хочется. Но не жди, что я пойду с тобой, даже думать об этом не собираюсь.
— Почему? — с вызовом спросила она. — Боишься, сынок? Боишься света? Или просто боишься увидеть, что ошибался?
— Ни то, ни другое. Я не боюсь, мне просто неинтересно. Я уже был наверху, и не раз. И убедился, что Поверхность холодная, пустынная и рождает отчаяние.
— Ты же видел только Гравулову пустошь. Нельзя по ней судить!
— Более того, — продолжал Террз беспощадно, — не так уж мало я знаю о людях, как тебе кажется. История вардрулов сохранила достаточно сведений, и, судя по ним, большинство людей отвратительны.
— Вряд ли вардрулы вправе судить об этом. Они были отрезаны от человечества на протяжении сотен, возможно, даже тысяч лет. Они существа совершенно иного порядка, не способные нас понять. К тому же у них нет письменных свидетельств. Их история — это древние легенды, которые не стоит принимать всерьез.
— Опять ты судишь предвзято. Для тебя существует только одна форма доказательств, один способ сохранения информации, а все остальные ты отвергаешь, как несостоятельные.
— А ты предпочитаешь полагаться на древние воспоминания чуждой расы, но никак не на собственные наблюдения. У тебя есть возможность самому увидеть мир, но тебе дороже басни вардрулов. Кто из нас страдает узостью мышления?
— Разве я не наблюдал людей своими глазами? Я видел себя, видел тебя. Я изучал два превосходных образца рода человеческого и обнаружил уродство, физическую и моральную ущербность и глубокую дисгармонию. Я наблюдал это в течение двадцати пяти больших венов. Вполне достаточно! Вряд ли стоит выбираться наружу, чтобы лишний раз подтвердить давно сделанные выводы.
— Террз, у тебя совершенно извращенные суждения.
— Не думаю. По крайней мере, это мои суждения, мама. И тебе не удастся навязать мне свои.
— Навязать? Почему ты постоянно говоришь так, будто мы противники? Разве нам обязательно нужно ссориться?
— Нет, при условии, что ты признаешь мое право думать и чувствовать по-своему.
