Саманта Хант - Изобретая все на свете
— Чудо! — во весь голос заорал я, но я не верю в чудеса.
Чудо означает просто, что мир науки более велик и удивителен и охватывает больше измерений, чем считали прежде. Я мчался как ветер, я вопил, и звук не убил меня. Я прыгал от восторга, и в тот миг радостного возвращения здоровья мне явилось прекраснейшее видение, хоть я не верю в бога. Я увидел двигатель переменного тока, бесшумно вращающийся в синапсах моего мозга. Я, наконец, разрешил головоломку, как будто предшествующие недели болезни были своего рода беременностью, и там, на улицах Будапешта, родился величайший труд моей жизни!
— Сжигети, — закричал я. — Смотри скорей!
Я указывал в воздух перед собой. Я ясно видел в нем действующий двигатель.
— Что там? — спросил он. Он ничего не видел.
Я протянул руку:
— Ты что, не видишь?
— Чего не вижу?
— Вот, — сказал я и сухой веточкой начертил механизм, в точности как тот, что вращался перед моими глазами, до последнего витка катушки и магнита.
Он рассматривал чертеж не больше минуты, и тут же затормошил меня:
— Как он действует? Как он действует?
Совсем как ты иногда, Сэм. И я объяснил ему все, начиная с магнита и железного стержня между его полюсами. Затем железный сердечник обматывался витками медной проволоки — превосходного проводника, по которому легко проходит заряд. Проволока наматывалась на железный стержень, создавая электромагнитное поле. В этом поле с постоянной скоростью вращается проволочная петля, при повороте на сто восемьдесят градусов сила тока, естественно, меняет направление, и заряд движется по проволоке в противоположную сторону. Ток меняется. После второго оборота на сто восемьдесят градусов ток снова меняет направление. Так создается переменный ток.
— А! — сказал Сжигети.
Я попытался объяснить, что главное отличие от постоянного тока — то, что электроны движутся по катушке.
— Это лучше постоянного тока, потому что если тебе нужно изменить напряжение, достаточно просто намотать вокруг магнитного сердечника еще несколько витков. А главное, постоянный ток невозможно передать далеко от источника. Если бы мы хотели снабдить мир постоянным током, нам пришлось бы строить силовые станции через каждые две мили.
Сжигети кивал, хотя и понимал не все. Совсем как ты иногда. Наверно, я мог бы еще раз объяснить тебе, как это работает, но ты бы ужасно заскучал, слушая меня, и все равно не понял бы до конца. Но это ничего, мой старый друг. Ты можешь понять мое изобретение гораздо более простым способом. Включи свой фонограф. Включи свой тостер или настольную лампу. Включи вентилятор и холодильник. Это лучший способ узнать, что такое мой переменный ток.
Распродав свою скромную обстановку и прочее имущество, чтобы собрать средства на путешествие в Америку, я прибыл на Восточный вокзал в Париже. Чемодан в одной руке, письмо к Томасу Эдисону и билет на поезд — в другой, на голове — котелок, в мыслях — туман. Сложная металлическая конструкция станции пыталась преподать мне последний урок на прощание. Я не слушал.
— Что? — переспросил я.
— Faites attention! [6]— выдохнула решетка, и я остановился как вкопанный, вызвав завихрение в потоке пассажиров. На меня тут же налетели сзади.
— Excuzes-moi, monsieur! [7]
Я обернулся, и паренек лет на десять моложе меня сунул мне в руку выпавший из нее чемодан.
— Мерси, — пролепетал я и огляделся.
Письмо и билет на поезд были на месте. Ничего страшного не случилось. Я снова обернулся. Мальчишка скрылся в толпе.
— Проходите, мсье, мадам, — выкликал над головами толпы проводник.
Он звал к моему поезду. Поезд должен был довезти меня к судну, которое доставит меня за океан, где я направлюсь прямым ходом в контору героического мистера Эдисона, который, как я с удовольствием воображал, расцелует меня в обе щеки, встречая, словно давно пропавшего сына.
Я увидел перед собой свой поезд. Последних пассажиров приглашали занять места. Я полез в задний карман за бумажником, в котором хранил выручку от распродажи имущества, а также и билет на судно «Сатурина». Бумажник исчез. Паровоз присвистнул, словно сочувствуя моей беде. Колеса устало, натужно повернулись, и поезд тронулся.
«Это мой поезд до Америки, — думал я. — Он уходит».
Я стоял как оглушенный. В последний раз проверил карман. Бумажника нет. Я наткнулся на клочок бумаги, на котором несколько дней назад набросал чертеж летающей машины. При виде этих полных надежды линий я ожил. Я подхватил чемодан и бросился вдогонку за поездом. Я не сводил взгляда с двери и, весь отдавшись рывку, настиг ее, вскочил в вагон, приземлившись на очень удивленную пожилую француженку, которая отшвырнула меня, выплюнув вслед слово: «Cohon!» [8]Я улыбнулся в ответ.
К тому времени, как я оказался в порту, я в мельчайших подробностях мог воспроизвести мысленно пропавший билет. Я, разумеется, любовно запечатлел в памяти каждую его черточку: одиннадцатизначный номер, место, и даже трап, по которому предлагалось взойти на корабль, и имя первого помощника. Я упросил взять меня на борт.
Переводя дух после пережитого испуга, я медленно кружил по палубе, шагая к Америке. Моя койка была ниже ватерлинии, поэтому почти все плаванье я провел на ногах, день и ночь прогуливаясь по палубе. Я был влюблен в свое последнее изобретение и, как всякий любовник, всматривался в океанский простор, рисуя образ возлюбленной — машины, которую я построю, прибыв в Америку. Многофазный генератор переменного тока. Я представлял, как держу его в руках, ощущая каждый изгиб металлической кожи. Он был осязаем для меня. Передо мной лежал океан: бесконечный, невозможный, фантастичный, но я был с ним, был его частицей. Океан был подобен электричеству. Токи, течения… Я доберусь до Америки и там построю машину, которая породит электрический океан. Создавал ли кто до меня океан? Насколько я помнил, нет.
Я перебрал свое скудное достояние:
Один листок бумаги, на котором вычислял особенно сложный интеграл.
Один вышеупомянутый листок с подробным описанием летающей машины.
Четыре сантима.
Несколько написанных мною статей.
Одно рекомендательное письмо от Чарлза Бечлора к изобретателю Томасу Эдисону.
Не так уж много. Я как раз положил четыре сантима обратно во внутренний нагрудный карман, когда из-за угла показались два моряка из команды «Сатурины». Они остановились у борта, глядя в море. Один дошел до того, что встал ногами на нижнюю перекладину планширя, так что бедра оказались над перилами — мало кто рискнул бы встать вот так. Я не расслышал всего, но несколько слов донеслись вполне отчетливо.
