Саманта Хант - Изобретая все на свете
— Папа, — сумел выговорить я прежде, чем проглотить ее зелье, — может быть, если бы у меня было, ради чего жить, я бы поправился.
— Да, дорогой мой, да, все, что угодно.
— Я хочу учиться на инженера.
— Конечно, конечно. Все, что хочешь.
И я почти сразу выздоровел. После девяти месяцев, проведенных в постели, я встал и отправился в школу, где особенный упор делался на преподавание технических предметов.
Не надо думать, что с тех пор я стал воплощением цветущего здоровья. Нет. И в школе, и после, в Будапеште, когда я решил, что от школы мало толку, я оставался ранимым и слабым. Болезненным. Болезнь, кажется, стала основой многих моих идей — бредовых идей. Я видел кольцо, охватившее экватор, удерживающееся на весу силой гравитации. Кольцо оставалось неподвижным, а земной шар под ним вращался. Люди взбирались на него по канатам, чтобы за один день обогнуть мир на моем кольце.
Я жил под ужасным давлением. На меня давила моя юность. Я должен был либо пробить дорогу своим идеям, либо задохнуться в них. Так что, может быть, в ущерб своему телу, я забывал поесть. Я забывал об отдыхе, чтобы не отрываться от работы. В один из тех дней я внезапно проснулся — что было странно, так как чаще я вовсе не спал. Передо мной на столе лежало открытое руководство с азбукой Морзе. Должно быть, я задремал над ним.
Меня разбудил страшный шум.
— Не покидай меня! О я, несчастный. Я червяк! Я пылинка от праха червя!
Шум с такой силой раскатывался по половицам, что мог бы вызвать землетрясение.
Я зажал уши ладонями, но по сравнению со звуком такой силы это было лишь малое облегчение. Я всегда был чувствителен.
— Поклянись, что ты встретишься со мной завтра! Поклянись, не то я перестану дышать! — Звук, казалось, проникал мне в мозг сквозь глазницы, через нос, через рот.
Я жаждал перестать дышать — что угодно, лишь бы прекратился этот шум, пока мой разум и тело не взорвались, пока лопнувшие сосуды не залили кровью мозг, расплескав все знания, приобретенные мною в Граце, по стенам моей комнаты. Вычисления, физика, инженерный курс готовы были залить мой стол, кровать и книги.
Тот, кто вопил, замолк на мгновение и перешел к плачу и стонам, и я, не отнимая ладоней от ушей, воспользовался этим шансом. Я выскочил из комнаты и постучал в соседнюю дверь, в уверенности, что крики несутся оттуда. Войдя, я обнаружил, что мой сосед крепко спит, и двинулся дальше по коридору пансиона, пробуя все двери подряд. Везде я находил одно и то же — спящих.
Голос снова завел:
— Милая, пожалуйста. Сердце мое! Моя радость! Моя единственная!
Я дотащился до входной двери и вышел на улицу в надежде найти спасение от шума, готового разбить меня пополам. Звук нарастал: вибрация отдавалась во всем теле, так что стучали зубы и кости. Я помчался по городским улочкам, думая об одном — найти того, кто вопил, и заткнуть ему рот. Сняв пиджак, я навернул его на голову, как тюрбан, чтобы смягчить вибрацию. Я обхватил голову руками, но «О я, несчастный» прорывалось в уши, пронизывая меня до мозга костей — каждый слог был как лезвие отравленного ножа, которым вскрывали мне кости и жилы.
Я бежал на звук, пересек три проспекта и реку по мосту. Мощность звука возрастала. Я не сомневался, что рябь на воде поднята не ветром, а волной звуковой бомбы, разносившей меня на куски. Я бежал так быстро, что мои ноги и легкие скоро изнемогли. Я все бежал, до самой окраины города — расстояние приблизительно три и две десятых километра от моего пансиона. Я должен был прекратить его вопли. Шум становился громче. Наконец я остановился: звук и расстояние выпили из меня все силы. Я перешел на шаг. Я уже еле тащился, когда наконец на расстоянии 4,1 километра от своей комнаты, увидел юнца, чей голос едва не прикончил меня. Он стоял на улице перед домом, заглядывая в окно, где, надо думать, жила его возлюбленная. В ее окно он и орал:
— Ненаглядная моя, я гибну!
Звуковая волна буквально сбила меня с ног. Меня приподняло в воздух и отнесло на пять футов.
— Сударь, — попытался выговорить я, но он меня не слышал. Я истратил столько сил, что не мог совладать с голосом. — Сударь, умоляю вас, — начал я громче, но этот человек словно оглох.
От его последнего вопля: «Я бы отдал тебе свое сердце, но его уже нет, госпожа моя! Ты разбила его!» — я упал замертво, пораженный звуковой волной. Разбитый и заброшенный как старая тряпка в уличной пыли, я потерял сознание, но прежде успел запомнить две последние мысли, мелькнувшие в мозгу. Первая: в звуковых волнах кроется огромная энергия. Вторая: если я хочу стать изобретателем, я не должен влюбляться.
Да, правда, я всегда был слишком чувствителен.
В последовавшие за этим случаем дни и недели мое восприятие оставалось в том же сверхчувствительном состоянии. Муха, опустившаяся на мою шершавую простыню, производила глухой удар у меня в голове. Телега, проезжающая за мили от пансиона, отзывалась дрожью во всем теле, подобно приближающейся колеснице апокалипсиса, а когда за городом проходил локомотив, у меня чуть кости не выскакивали из суставов. Даже луч солнца давил с такой силой, что голова, казалось мне, вот-вот сплющится, как дыня. Я подложил под ножки кровати резиновые подушечки — барьер, чтобы смягчить донимающие меня колебания, но и они не могли совладать со звуками, осаждавшими меня со всех сторон. Я, как индус, оборачивал голову шерстяным одеялом. Я забился в свою комнату и не выходил из нее. Я не знал покоя, но не от боли — я привык болеть, — а скорее от удивления перед своим состоянием. Что может означать такая повышенная восприимчивость? Как ее можно использовать? Я часто жалел, что не попал в то время под микроскопы медиков, которые могли бы узнать нечто новое о человеческом теле.
Много дней спустя стук в дверь едва не довел меня до рвоты, потому что каждый удар заставлял сжиматься мой желудок. Это пришел мой друг и коллега Анитал Сжигети.
— Хватит. С меня хватит, — прошептал Сжигети и, расшнуровав мои ботинки, напялил их мне на ноги. Зашнуровав оба ботинка, он заставил меня сесть на кровати. — Гимнастика — лучшее лечение от твоих болячек, и ты у меня займешься гимнастикой.
У меня не осталось сил ему сопротивляться.
Я бы совсем зачах, но Сжигети помог мне спуститься по лестнице и вывел за дверь. Там он зашагал — чуть ли не в припрыжку. Он тащил меня к реке. Мы спустились к мосту, и тут я уперся. Я был уверен, что пришла моя смерть. Давление такой конструкции над головой сплющило бы каждую клетку в моем теле. Сжигети держался другого мнения. Его дружба не знала пощады. Я затрепетал. Он уперся плечом мне в спину и силой втолкнул меня под мост. И когда мы вышли живыми с другой стороны, во мне затеплилась надежда. Мы пошли дальше. Жизнь по капле возвращалась к моим членам. Вскоре, когда стало ясно, что звук не убил меня, мы перешли на бег. И очень скоро мы уже прыгали и хохотали.
