Юлия Остапенко - Зачем нам враги
Глориндель, от которого Натан ждал скорее, что он станет вертеть головой и рассматривать толпу, отчего-то мрачнел с каждой минутой и не говорил ни слова до тех пор, пока не подошла их очередь. Перед ними оставалась только повозка с бочками.
— Что в бочках? — спросил солдат, проводящий досмотр, и Глориндель поднял голову.
Натан подумал, что его насторожило что-то в солдате, и тоже бросил на него взгляд. Стражника же явно интересовали только бочки: он прошелся вдоль повозки, проводя по ним палкой. Палка подпрыгивала и тарахтела.
— Эль, добрый господин... Сам варил...
— Эль? А гремит-то так почему?
Глориндель смотрел вперед. Его лицо медленно каменело, глаза становились темными и дикими. Натан бросил встревоженный взгляд сперва на него, потом на повозку, на солдата, no-прежнему не понимая, в чем дело.
— Так пустые попадаются, добрый господин, оттого и гремит.
— А мы сейчас поглядим, какие они пустые. Открывай! Не поворачивая головы, эльф заставил коня попятиться, подобрался в седле.
— Господин Глориндель, что... — полушепотом начал Натан, и в этот миг случились две вещи. Первая — солдат полез на повозку, дабы самолично досмотреть содержимое бочек. Вторая — Глориндель вонзил шпоры в бока коня с такой силой, что бедное животное, мучительно заржав, рванулось вперед и взвилось в прыжке над повозкой, со всей силы ударив копытом в затылок незадачливого стражника.
Натан застыл, глядя на происходящее будто в дымке и смутно слыша, как эльф что-то кричит на своем языке. Через миг орущие солдаты бросились за ним вслед, но он уже был далеко впереди, среди повозок, дожидающихся, пока расчистят дорогу. Рядом с ним мелькнули рыжие волосы, и Натан запоздало понял, что, вернее, кого увидел в толпе Глориндель.
— Ах ты тварь неблагодарная! — закричал эльф, хватая за волосы рыжую купчиху, с которой несколько дней назад предавался любовным утехам в придорожном трактире. — Я тебе четыре раза за ночь засадил, а ты про меня языком трепать на каждом шагу?!
— Помогите! — заорал муж купчихи и сделал это совершенно напрасно — во-первых, солдаты и так уже бежали к ним, а во-вторых, этот крик стоил ему жизни: эльф мгновенно развернулся, выдернул из-за пояса нож и коротким движением всадил его в горло купца. Женщина истошно завопила. Эльф повалил ее на землю, придавил. Лезвие ножа метнулось к ее лицу и застыло в дюйме от широко распахнутого глаза. Эльф что-то тихо сказал — Натан не расслышал что, и в тот же миг налетевший на него солдат сбил его на землю.
Люди, ставшие свидетелями этой сцены, возмущенно кричали, но вмешиваться предоставляли солдатам. Натан протиснулся в центр событий, стараясь никого не задавить по дороге и на ходу вытаскивая грамоту.
— Отпустите его! Оставьте! Именем князя! — крикнул он.
Солдаты, уже вязавшие эльфа, встрепенулись. Взбешенный начальник заставы вырвал бумагу из протянутой руки, быстро пробежал глазами, изменился в лице.
— Тут не написано, что вам дозволено резать ни в чем не повинных людей!
— Неповинных? — хрипло переспросил Глориндель и расхохотался. Натан уже привык к этому смеху, но от него вздрогнули даже солдаты, которые держали эльфа. Сержант бросил на Глоринделя подозрительный взгляд. Было видно, что печать княжеского представителя на грамоте его смущает. Он обернулся к посту, крикнул:
— Что там Вальтер? Жив?
— Жив! — откликнулись от заставы. Двое солдат под руки вели спотыкающегося собрата, некстати подвернувшегося под копыто эльфова коня.
Это помогло сержанту принять окончательное решение. Он бросил взгляд на рыжую купчиху, поскуливавшую над трупом мужа, потом на эльфа, встретился с ним глазами и тут же повернулся к Натану.
— Езжайте, шут с вами, — сказал он, протягивая бумагу. Натан принял ее с благодарной улыбкой. Глоринделя отпустили. Он распрямил плечи, неторопливо отряхнулся, подобрал с земли нож. Когда он проходил мимо голосящей над мужем женщины, Натан внутренне напрягся, но, похоже, эльфа она больше не интересовала. Эльф легко вскочил в седло, тронул бока лошади пятками. Толпа у заставы провожала их молчанием, полным страха и ненависти.
«Считают, что с охранной грамотой можно творить любые бесчинства, — подумал Натан. — И они правы».
— За что вы так с ней обошлись? — спросил он, когда они отъехали на достаточное расстояние.
— С кем? — без выражения спросил эльф.
— С женщиной. Которую вы сделали сначала шлюхой, а потом вдовой.
— Она мне неплохо отплатила, — холодно сказал эльф и откинул волосы с уха. Натан вздрогнул: впервые Глориндель перестал делать вид, что в том лесу ничего особенного не произошло. — Это же они с муженьком разболтали про нас на все княжество. Может, ты и забыл, а мне-то уж точно забыть не придется.
— Вы хотели... выколоть ей глаза, — едва слышно проговорил Натан.
Глориндель посмотрел на него. От его улыбки Натана пробила дрожь.
— Только один. Уж слишком она зоркая. В полной темноте — а смогла разглядеть, что я эльф. Небось, с одним-то глазом смотрела бы куда надо, а не куда вздумается. Хотя... пожалуй, ты прав. Я сглупил. Надо было отрезать ей ухо.
Натан ничего не ответил. Ему не хотелось это обсуждать... Но думать о том, что упорно лезло в голову, тоже не хотелось. Не хотелось, не хотелось... но не думать он не мог. Это было до того невыносимо, что он уже собирался заговорить — о чем угодно, зная, что все равно так или иначе сведет разговор к тому, что так мучает его в эту минуту...
«Почему вы остались, когда увидели, что у меня чума? Почему вам было так... так важно слушать мой бред? Почему вы... Потому, что вы... »
— Я знаю, о чем ты думаешь, — проговорил эльф и слабо улыбнулся — на этот раз мягко и почти виновато. — В третий раз так говорю, но теперь-то действительно знаю.
И сейчас Натан не сомневался, что так и есть.
— Вы... — начал он, но эльф перебил его, спокойно и уже без улыбки:
— Да, это я вырезал глаз Аманите.
Натан не думал об этом. То есть он просто не успел, не набрался сил об этом подумать. Потому что это было слишком ужасно. Слишком ужасно видеть, как ее тело в сером рубище шатается под виселичной перекладиной, как волосы вьются по ветру, а в небо таращится кошмарно выпученный глаз, и рядом с ним — столь же кошмарная темная дыра. Она всегда носила черную повязку поверх этой дыры, но повязка упала, когда на шею Аманиты уже надели петлю, и понеслась по ветру, извиваясь и вертясь, как ласточка.
— Я убью вас, — сказал Натан.
— Не убьешь. Потому что ты человек долга. Когда ее вешали, ты стоял и смотрел. Хотя тебе выть хотелось от мысли, что вот она умирает, а ты ее так и не поимел. И потому что если бы она не была изуродована, видеть ее в петле было бы еще невыносимее. Ты это знал. И ты об этом думал. Не отрицай, Нат.
