Лилия Касмасова - Инферняня (СИ)
— Спасибо, — проговорила я.
Вот это скорость. Нет, не у Гермеса — с ним‑то все понятно: божественные силы. А вот у обслуги в этом отеле. Ну и ну. (Вероятно, Гермес позвонил управляющему в тот момент, когда кружил вокруг Статуи Свободы).
И я наконец вошла в апартаменты лучшего номера гостиницы. Здесь было три больших комнаты. Везде горел яркий свет. Красиво. Чисто. Абсолютно никаких следов чьего‑либо предыдущего присутствия. Я усадила Петера на ковер, а сама пробежалась по номеру.
Чудесный вид на освещенный огнями пароходов и набережной залив, широченная кровать, плоский телевизор размером с Техас, пальмы в кадушках у окон, глянцевая ванная словно с картинки. И ни одной вещи Гермеса Олимпуса.
Что ж. Вернусь домой. Дождусь двух часов дня. Позвоню в агентство и сообщу, что отец не явился забрать ребенка и послушаю, что они скажут. Могу почитать контракт на досуге, все равно мне сегодня не уснуть.
Куда я, кстати, контракт задевала? Не в него ли я завернула яблочный пирог, который испекла — сама! — по бабушкиному рецепту и понесла на День Рождения Кэтрин. Ой — ой — ой!.. Да нет, слава богу, Кэт никогда ничего не читает, даже этикеток в магазине. Она любит все определять на вид, ну, или на вкус.
«Этикетки пишут для того, чтобы заморочить нам голову, — говорит она. — Типа „здоровый и полезный завтрак: хлопья кукурузные с натуральным медом“! А у меня, может быть, от этих хлопьев желудок колет».
Не думаю, что Кэт знает, где именно находится желудок. Но организм этикеткой не обманешь, это верно.
В дверь постучали.
— Войдите, — крикнула я и пошла к двери.
Не вошел, а робко заглянул официант из кафе:
— Извините за беспокойство. Мистер Олимпус оставил на столе журнал, который читал. Я подумал, вдруг он ему нужен. Вы не могли бы передать его?
И он протягивает мне «Элль». Мило. Гермес читает мой любимый журнал.
— Спасибо, — сказала я. — Обязательно передам, как только его увижу, — и для убедительности засовываю журнал в свою сумку.
Он поколебался секунду, потом сказал:
— Эти… ускорители, на которых улетел мистер Олимпус…
Я замерла. Надо было покинуть гостиницу сразу, а не оставаться и ждать, пока с меня потребуют объяснений из ряда вон выходящему поведению Гермеса.
— Они — японские, видимо? — продолжал в это время официант.
Я сдвинула брови и нашла только одну фразу, которой можно ответить на подобную чушь.
— Без комментариев.
Хотела захлопнуть дверь, но побоялась отрубить ею голову робкому официанту, который так и стоял, нелепо вытянув шею из коридора в комнату. И опять говорил:
— Я объясню, объясню, — он перешел на заговорщицкий шепот: — Сразу несколько моих клиентов выказали желание приобрести такие же. Вы знаете, где мистер Олимпус их приобрел? Естественно, вам за посредничество…
Да он просто шпион!
— Это эксклюзивная модель, — сказала я, чтобы побыстрее закончить этот щекотливый разговор. — Она единственная в мире, — ну ладно, в этом я была не уверена, но зато была уверена, что Олимпус не собирается торговать ими направо и налево.
— Тогда не сообщите ли вы, кто ее разработал?
— Нет, — сказала я. И добавила: — Вы свободны.
Но он, видимо, нисколько не боялся потерять голову, и поэтому не убирал ее:
— Вы не представляете, какие они готовы заплатить деньги!
Я вздохнула и процедила сквозь зубы:
— Если вы не уйдете сию же минуту, я позову управляющего.
Голова исчезла. Я закрыла дверь на замок. Под дверь вползла визитка официанта. Вот приставала.
А Петер стоял у журнального столика. Стоял! Он опирался ручками о столешницу и неуверенно озирался, будто раздумывая, куда двинуться. Я протянула к нему руки:
— Ну, шагай… Иди ко мне.
Он шагнул раз, другой, потом потерял равновесие и я подхватила его на руки и закружила по комнате:
— Молодец, Петер! Умничка!
А он весело засмеялся.
Вдруг я заметила в окно, как над балконом мелькнула большая тень, а потом раздался шум, будто кто‑то плюхнулся прямо на перила. О, может, это Гермес прилетел!
Дверь на балкон была открыта, я выбежала туда, по всему балкону стояли квадратные кадки с деревьями, и у ближайшей из них я заметила какое‑то движение.
— Мистер Олимпус! — тихо позвала я.
До дерева было футов шесть, он должен был меня услышать. Но он молчал.
— Олипус, — сказал Петер.
На противоположном углу тоже зашуршало, затрещали ветки. Я всмотрелась и увидела еще одну черную тень, скрывавшуюся за кадкой. Не нравится мне что‑то все это.
Я отступила назад, продолжая всматриваться в ближайшее дерево. И тут, с протяжным глухим криком, огромная черная птица упала на нас прямо с неба, то есть, она упала бы прямо на мою голову, не шагни я за мгновенье до этого назад. Острые узловатые когти сжались, схватив пустоту, прямо передо мной, перед глазами промелькнуло длинное женское лицо с крюком — клювом вместо носа, и птица (да какая, ко всем святым, птица — чудище с крыльями!) снова взмыла в ночь.
Я, вся дрожа, кинулась обратно в комнату и закрыла стеклянную дверь, в нее тот час же ударилась всем телом птица — монстр, вынырнувшая из‑за кадушки, что была близко. Боже, боже мой!
Петер заревел. Непослушными руками я задвинула шпингалеты наверху и внизу. А если они разобьют стекло?!
— Тш — тш, — сказала я ему и сама не узнала свой голос — таким перепуганным он никогда не был!
Три черных грифа с женскими лицами уселись прямо перед дверью и щелкали клювами.
Не сводя с них глаз и одновременно пытаясь успокоить Петера, я пятилась к выходу из номера. Споткнулась о что‑то, но удержалась на ногах. А, это же сумка. Подняла ее и продолжила отступать. Какие эти пентхаусы огромные! Где же дверь?! Вот. Стукнулась о нее спиной, нащупала защелку замка. Грифы вытягивали шеи, недовольно постукивали о стекло, словно пробуя, трудно ли будет разбить его. А одна птица переместилась влево, чтобы удобнее было глядеть на меня — стены, смотрящие на балкон, были сплошь стеклянными.
А я открыла дверь и выскочила в коридор. Захлопнула дверь и помчалась к лифту. Но когда подъехала кабина, я подумала: и куда мне? Выйду на улицу, а там эти летающие монстры! Я так и стояла столбом у лифта, когда вдруг запел мой мобильник.
На экране высвечивается «Сосед — зануда», я жму кнопку и не успеваю завопить: «Томас! Помоги!», как он сам вопит:
— Где тебя носит, черт побери!
Я ошалеваю от его грубого тона, и поэтому рявкаю:
— Не ори на меня!
Он на секунду замолкает, и я говорю жалобно:
