Андрей Лазарчук - Темный мир
И потащил ее внутрь.
Впрочем, через кухню я бы ее никак не пронес, застрял бы неминуемо – но, к счастью, догадался посмотреть, упирается ли внутренняя межкомнатная перегородка в печку. Нет, не упирается – промежуток в две ладони, прикрытый доской и замазанный глиной. В несколько ударов я эту доску вышиб, просунул жердь в образовавшуюся щель, нащупал концом ее дыру в полу…
– Костя! – глухо донеслось из-под пола. – Иди сюда! Ты только посмотри, что тут есть!
12
Маринка, конечно, тормоз. Мы возились со свечкой, а в ее кармане лежал сотовый телефон – по прямому назначению непригодный, конечно, но зато в нем был встроенный фонарик. И вспомнила она об этом, только когда я возился с жердиной. Заскучала, понимаешь, в темноте, задумалась, чем бы заняться, решила включить на телефоне игрушку – и тут ее осенило.
Короче говоря, яма, в которую она свалилась, была не ямой. Это было начало настоящего подземного хода. Начинался он, конечно, в подполье, но был отгорожен маскировочной стенкой – вот этой, надо полагать. Стенка была крепкая и пинкам не поддалась. Возможно, какой-нибудь секретный механизм отпирал ее… Маринка же (ну и я вслед за ней) попали в туннель сверху, провалившись сквозь его потолок. Свод оказался слишком тонким и обвалился уже давно, а потом подгнил пол этой хитрой, оказывается, избы…
– Финны, наверное, в войну проложили… – предположил я. – Ведет в какой-нибудь дот.
– Давай посмотрим. Если далеко, не пойдем.
– Гнилое все. К черту.
– Ну, Кость! Ну а вдруг? Вдруг там что-то необыкновенное?
– Этого я и боюсь, – признался я.
– Ты никогда не страдал избытком любопытства!
– Я страдал от него.
– Ладно. Ты подожди тогда здесь, а я посмотрю. Ну, пять минут буквально!
– Нет уж. Пошли вместе. И пусти – я вперед.
– Почему это?
– Потому что я – как это по-русску? – мужская шовинистическая свинья. Вот почему. Давай сюда фонарик.
И мы пошли.
Ход, поначалу низкий и тесный, скоро расширился, идти можно было во весь рост. Он вел полого вниз и так же полого загибался влево. Стены и потолок в узкой части были чем-то выложены, какими-то большими нестандартными кирпичами, что ли; в широкой же – это была просто гладко обтесанная цельная скала, причем, если не ошибаюсь, диабаз. Кроме шуток! Не видел бы сам – посчитал бы за розыгрыш. Чем же его таким долбили?..
Естественно, вспомнились и древнеегипетские развлечения с пилением и сверлением гранита, и байки Ладислава Кареновича об атлантах… В общем, я уже склонен был с ним согласиться: да, было в нашем давнем прошлом нечто.
Если, конечно, это не финны времен Великой Отечественной…
Это были не финны. Спуск закончился, коридор расширился еще больше – вернее сказать, в ширину он остался таким же, зато стал гораздо выше. Стены плавно переходили в потолок и смыкались под острым углом – ну, метрах в пяти, наверное, от пола. Сечение туннеля имело форму то ли утюга, то ли наконечника копья. Это что-то мне смутно напоминало…
А потом на стенах начались рисунки. Росписи. Целые панно. Прекрасной, невиданной сохранности рисунки каменного века: мамонты, горбатые быки, олени, охотники с копьями, женщины с детьми у костра… много, десятки. Мы шли медленно, и я снимал и снимал, только, сжав зубы, поменял в настройках размер снимков на средний, миддл, чтобы, не дай бог, не закончилось место на карточке. Аккумуляторы у меня запасные были, один комплект я только недавно поменял и перезарядил, а вот вторая карточка вчера, когда начался бабский визг, так и осталась в кардридере, потому что я скидывал фотки на ноутбук.
От вспышки плыли фиолетовые пятна в глазах.
А потом мы оказались в тупике. Туннель кончился глухой диабазовой стеной. И все.
(Ненадолго прервусь. То, что я сейчас расскажу, я помню смутно или даже не помню совсем. Вернее, то, что я помню сейчас, – это восстановленные воспоминания по моим же заметкам в тетради и на диктофоне, сделанным на следующий день. Ну и еще по тому, что рассказывали ребята. И дальше таких моментов будет все больше и больше – и, наверное, я буду об этом предупреждать только в каких-то особых случаях. Ну, не знаю, как пойдет. Вот – предупредил.)
Телефончик, пискнув, погас. Аккумулятор выжал из себя все до капли.
– Ну вот, – сказала Маринка. – Как всегда, на самом интересном месте. Зарядки у тебя нет, случайно?
Я громко похлопал себя по карманам.
– Не захватил. Но знаешь, что самое страшное? Тут нет розетки.
Маринка хохотнула.
– Ты вообще как? – спросил я. – Не мерзнешь?
– Мерзну. Но могу терпеть. Когда перестану мочь, скажу.
– Я к тому, что ты что-то дрожишь.
– Я?
– Угу.
– Действительно… ты сказал – я почувствовала. Нет, настолько я не мерзну…
– Ну, бывает ведь и просто дрожь, – голосом дедушки Фрейда сказал я.
– Мнэ… Ты что, со мной заигрываешь?
– Как можно!
– А что тогда?
– Когда?
– Ну вот сейчас!
– Право, ничего. А вы что-то стремное подумали, сударыня?
– Ну… в общем, да.
– Хм. Должен сказать, что где-то в чем-то вы угадали. Только вот…
– Что?
– Многолетняя дружба не может так трагически оборваться.
– Оборваться? С какой стати?
– Ну, ты захочешь выцарапать глазки Патрику, Патрик – тебе, дальше – больше, и вот уже мировая война маячит на горизонте, а значит, и мобилизация…
– Патрик? А при чем здесь… Постой. Ты – и Патрик? Ты – и эта ржавая швабра?!!
– Вот. Уже началось.
– Бум. Упала. Ты меня убил. Не верю. Голосам своим не верю! Это просто праздник какой-то! – И Маринка захохотала. И тут же замолчала резко. – Кость… ты слышал?
– Что?
– Тот же звук…
– Ничего не слышал.
– Тогда молчи. Не дыши.
Я замолчал и перестал дышать, но это не помогло: все-таки Артур влепил мне в ухо четко: когда вокруг наставала тишина, то слышно было, как там внутри все еще что-то звенело, щелкало и переливалось.
– Дай зажигалку… – прошептала Маринка откуда-то снизу.
Я дал ей зажигалку и свечку, которую предусмотрительно сунул в карман.
Она щелкнула несколько раз – огонек сразу падал набок и гас. Я помог ей оградить свечку от сквозняка, но стоило убрать руки, и все.
– Сфотографируй! – скомандовала Маринка.
– Что?
– Меня. Наводи на мой голос. Давай!
Я попробовал. Аппарат попытался сообразить, что от него хотят, пошарил красными лучиками дальномера перед собой, решил, что там ничего нет, написал, что фокус установить невозможно, поэтому он будет снимать бесконечность. И выдал вспышку.
На экранчике появилась размытая Маринка пластом на полу.
– Есть! – сказала она. – Щель, кулак пройдет. И… и… и это что? Рычаг?
– Только не трогай!
– Ну да!
Я снова нажал кнопку. Секунда – вспышка выхватила из темноты согнутую дугой Маринку, которая что-то выдергивала из пола. Внучка за жучку…
Изображение опять было размытым.
– Постой, – сообразил я. Выставил фиксированную диафрагму, выдержку, отключил автофокус, приблизительно навелся по расстоянию (поскольку на ощупь), включил принудительную вспышку. – Повторили!
Теперь снимок определенно получился – и пока я им любовался, земля под ногами вдруг задрожала…
И диабазовая стена медленно поползла вверх.
Я вдруг представил, что сейчас из-под нее хлынет вода, завертит нас – и капец всем древним рисункам. Но вместо этого обратным током воздуха в туннель внесло облако вонючей пыли. Маринка закашлялась…
Я снова попробовал зажечь свечу. Сквозняк вдруг прекратился – возможно, механизм, поднявший дверь, одновременно перекрыл какой-то воздухоотток. Но висящая в воздухе тонкая пыль как бы светилась сама – и не давала рассмотреть ничего по ту сторону открывшихся ворот.
Маринка сунулась, но я ее поймал за холку.
– Ни шагу. Слушай внимательно. Ты остаешься здесь, у рычага, ясно? Я пойду туда. Если эта штука опустится, ты ее снова поднимешь. А если не сможешь поднять – то выбирайся наверх и жди наших или спасателей. Они наверняка вот-вот появятся…
(Я как в лужу глядел!..)
Она подергалась, но согласилась, что так будет разумней. Честно так согласилась. Но все равно: было бы чем – я бы ее к рычагу приковал.
Держа свечу на вытянутой в сторону руке (чтобы свет не попадал в глаза), я медленно перешагнул выбитую в полу канавку. Похоже, что подвижная стена, когда опускается, – опускается всем весом. И возможно, со всей скоростью свободного падения.
Пол по эту сторону был бугристый, кажется, выложенный дикими окатышами. За пылью я пока еще ничего не видел. Глаза постепенно привыкали. Я повернулся. Маринка светлым пятном с темными глазами стояла там, где я ее оставил, полуподняв одну руку.
– Полет нормальный, – сказал я; получилось сипловато.
Она махнула.
Я стал осматриваться. Помещение, по первому впечатлению, было круглым или овальным. Стены плавно загибались и, думаю, смыкались где-то в темноте. Не отходя далеко от стены, я двинулся вперед, нашаривая ногами пол. Он поднимался, но не ступенями, а как бы волнами.
