Андрей Лазарчук - Темный мир
Кажется, это называется кататония: когда у человека судорожно напряжены все мышцы тела. Или при кататонии тело разгибается и голова закидывается? Не помню, да и не важно. Зато помню, что именно в таком положении вытаскивали мы Вовку Чернова из сгоревшего КамАЗа: ноги согнуты, руки прижаты к груди, голова опущена. И почти такого же цвета кожа…
Маринка была пепельно-серого цвета. А круги вокруг глаз – по-настоящему черные. И ногти черные. Она была совершенно неподвижной и холодной, и только в ямке под горлом бешено билась жилка.
– Артур, ну сделай же что-нибудь! – кричала Валя. А может быть, Патрик. А может быть, я.
Артур трясущимися руками ломал ампулы, что-то набирал в шприц.
– Вену! Вену мне дайте!
Хайям быстро распорол рукав Маринкиной ветровки. Я был рядом, увидел: все вены на руке вздулись; они лежали под кожей, как корни какого-то растения. И если кожа была серая, то вены – черные. И когда Артур только дотронулся до одной из них иглой, вена лопнула, и вылетели длинные брызги темной-темной и очень густой крови. И дальше кровь потекла вязкой струей.
Но, наверное, Маринке это и было нужно: по крайней мере, она шевельнулась. Она шевельнулась и даже попыталась повернуть голову, но тут ее в первый раз охватили судороги. Я держал голову, чтобы она не разнесла себе затылок, ребята удерживали руки и ноги.
Потом Марина начала кричать. Это был жуткий хриплый вопль (кино «Экзорцист» смотрели? Вот там примерно то же самое)… но судороги ее на время отпустили, и она попыталась то ли приподняться, то ли повернуться на бок. Сначала мы ей просто по инерции не давали двигаться, потом – начали помогать. Она действительно повернулась на бок, потом на живот, потом стала приподниматься на четвереньки… и тут, ребята, чуть не заорал я сам, потому что в какой-то момент она всей позой стала похожа – просто один в один – на то белое чудовище, Лилину собаку, в момент, когда она приготовилась на меня прыгнуть… даже голова наклонена ровно так же, даже лапы расставлены… и бессмысленное серое лицо, черные круги вокруг глазниц – и красноватое мерцание в глазницах…
Но тут сзади донесся вибрирующий свист лопастей и низкий вой турбин – и одновременно с этим звуком Маринку вновь заколотило. Я снова схватил ее за голову, смягчая удары лбом о землю, а она еще как будто пыталась ползти, взрывая ногтями землю.
Вертолет пронесся над головами, почти мгновенно завис и развернулся боком, выпустил шасси и сел. Он был почти черный, цвета грозовой тучи, и какой-то неизвестной мне марки. На борту шла оранжевая надпись: «МЧС – EMERCOM».
Упал люк и образовал трап. По трапу быстро сбежали четверо в того же грозового цвета униформе и в оранжевых беретах. Один, явно старший, шел прямо к Рудольфычу.
– От вас поступил сигнал бедствия? – спросил он, после чего представился: – Капитан Шарапов, служба спасения.
– Да, это мы… Девочке плохо… Но как вы быстро!
– Мы просто оказались рядом, нам передали вызов. Через десять минут больная будет у врачей. Берите, ребята, – кивнул он своим.
– У вас и носилок нет? – спросил Сергей Рудольфович.
– Штабная машина, не санитарная. Но ничего, сиденья разложим, будет еще лучше…
Я уже несколько секунд чувствовал, что Маринку больше не трясет. И что она пытается поднять голову.
– Ты меня слышишь? – наклонился я к ней. – Ты как?
– Пить, – сказала она.
– Ребята, воды! Дайте воды!
Две фляжки протянулись ко мне, я схватил ближайшую. Маринка села, двумя руками упершись в землю. Я отвинтил колпачок и стал поить ее. И почувствовал, что если не попью сейчас сам, то умру.
Маринка отвела от губ фляжку.
– Что со мной? – спросила она.
– Не знаю. Сейчас тебя в госпиталь…
– А это еще кто?
– Спасатели.
– Это не спасатели… – на выдохе произнесла она и повалилась на бок.
– Ну, взяли, взяли, – сказал капитан Шарапов.
– Постойте!
Это сказал я – честно говоря, еще ничего не понимая и желая просто чуть-чуть потянуть время: может быть, удастся разобраться. Я встал, почти не чувствуя ног – то ли потому, что отсидел их на корточках, то ли от страха. От Шарапова исходила не то чтобы угроза… нет, он ничем не угрожал и вообще был предельно дружелюбен, но… а, вот, сообразил: было видно, что такое поведение для него непривычно. Он плохо играл плохо выученную и явно чужую роль.
– Девушка без сознания, а вы даже не измерили ей давления, не посчитали пульс! Разве так можно? – Я говорил нарочито нервно, нарываясь на ссору, на скандал. Если Маринка права и они не те, за кого себя выдают…
– Парень. Десять минут, и она в госпитале. Мы трындим дольше, чем будем лететь. Ребята, кладите ее на щит, и понесли.
– Человек стал черный. У человека судороги. А может, мы тут тоже все заразные, а? Вы сейчас улетите, а мы начнем падать один за другим. Вдруг это эпидемия? Вы хоть немножко врач? Вы понимаете, что делаете?
– Парень, – с видимым огорчением сказал Шарапов. – Ну кто тебя тянул за язык?
И тут, ребята, что-то вокруг переменилось. Совсем легонько, совсем неслышно. Просто у Шарапова на поясе вдруг оказалась кобура, к которой он потянулся. А у троих «спасателей» в руках возникли автоматы… они, наверное, все время были, только мы их не видели. А на вертолете надпись «МЧС – EMERCOM» исчезла и появилась странная эмблема: земной шар, расколотый зигзагообразной трещиной…
И я понял, что сейчас нас будут убивать.
14
У меня два раза в жизни были случаи, когда я твердо знал, что вот сейчас умру (и это не когда меня ранили – потому что ранил меня уже на базе пьяный прапор случайным выстрелом, а я был настолько уставший, что даже не сразу почувствовал боль). Это очень интересное состояние, и я отчасти понимаю тех, кто пытается проживать его снова и снова. Я – нет, я не хочу никаких повторений и никаких новых откровений, ничего такого… Просто в этот миг (ну, или не миг, время перестает иметь значение) ты вдруг обретаешь какую-то особую свободу, становишься невероятно умным и проницательным, через тебя буквально потоком льется вся информация этого мира, и ты ею владеешь, и при этом ты спокоен, тверд и слегка ироничен. А главное, если ситуация не до конца безнадежна, ты вполне можешь успеть просчитать несколько вариантов своих действий, и, если позволят время, инерция тела, реакция мышц – взять и выкрутиться. Придумать выход удается, мне кажется, всем и всегда – другое дело, что не хватает, как правило, времени. Секунды. Доли секунды. Даже при наличии нужных навыков и рефлексов.
Вот и сейчас – я видел, как тянется за пистолетом Шарапов. Меня он за противника не считает – мелок, в очках, голос дрожит, даже пули жалко, можно походя ботинком в канаву спнуть. Я присяду, наклонюсь вперед и прыгну с места – нас разделяют четыре шага, – правым плечом врежусь в солнечное сплетение, головой – в бицепс, выхвачу пистолет (кобура без крышки, только предохранительный ремешок с кнопкой) и пока мы падаем, постараюсь передернуть затвор, а потом – перекатиться через плечо вперед. Даже если они среагируют сразу, стрелять будут с опозданием, в то место, где меня уже нет, а с линии рассеяния я ухожу. Первый выстрел – он у меня точно будет – в ближайшего автоматчика, а дальше – как пойдет. Возможно, будет и второй.
Я понимал, что у меня в лучшем случае один шанс из тысячи. Но, может быть, кто-то из наших, воспользовавшись коротким замешательством в рядах противника, сумеет убежать…
И тут снова раздался рокот вертолета.
Из-за самых верхушек деревьев вынырнул, описал полукруг и быстро пошел на посадку Ми-2 – белый, с оранжево-синей полосой вдоль фюзеляжа. Он сел буквально в тридцати метрах от нас, и вот из него-то выскочили ребята в правильной эмэркомовской форме с медицинскими сумками через плечо и первым делом выволокли сложенные носилки.
– Следите за щитом, – бросил Шарапов своим и пошел навстречу спасателям. Боюсь, что те, как и мы поначалу, просто не видели оружия…
– Ни слова, ясно? – сказал один из шараповских; голос у него был резкий, лающий.
Все трое держали нас на прицеле, и я мучительно силился понять, как это выглядит со стороны – может быть, дружеской беседой?
Маринка между тем снова очнулась и села. Чернота с ее лица и рук вдруг начала сходить – будто краска стремительно испарялась.
– Щит… – тихо сказала она.
– Здесь, – ответил я.
– Ага… – Она протянула руку и взялась за край. Тут же вздрогнула и закусила губу, будто ее не сильно, но чувствительно ударило током. Но руку не убрала.
Шарапов и настоящие спасатели остановились друг против друга.
– Лейтенант Ларин, инструктор Центра стажировки, – отрекомендовался командир спасателей. – Что тут у вас случилось?
– Антон Шарапов, Министерство недропользования, отдел аналитики и разведки. Пролетали мимо, увидели сигнал. Но, похоже, уже все в порядке, ложная тревога. Просто перепугалась девушка.
– Ну давайте посмотрим.
