Андрей Валентинов - Рубеж
Колыхнулся голубой стяг. Злым пламенем горели глаза вождя в сияющих латах.
— Мир низших тварей! Мир грешной плоти!
— Я покажу тебе вещь, — Несущий Свет протянул вперед руку, раскрыл ладонь. — Ты скажешь, что это, без подсказки? Я приведу к тебе зверей и гадов земных по роду их. Сможешь ли ты дать им имена? Не сможешь! Люди — смогут. Человек — Его образ. Человек — не ты! А ты лишь Существо Служения!
О чем они? Ярине вдруг показалось, что слыхала уже она о таком. Слыхала — или читала, или Хведир-Теодор рассказывал…
— Это все слова, сын греха! Только слова! Я не знаю имен зверей и гадов, зато знаю, кто ты, Светоносный! Тебе не поможет словоблудие. Чтобы сокрушить Семь Воинств, нужно иное, совсем иное. Веди своих заброд! Веди! Чего же ты ждешь?
— Знака! — рука Денницы еле заметно пожала ее пальцы. — Знака, Архистратиг!
Серым было небо, безвидным. Но вдруг почудилось Ярине, что колыхнулось марево, и словно чья-то длань отдернула занавес…
…Проснулась — долго понять не могла. Когда же поняла — не по себе стало. Сон ли это? А если сон — то от Бога ли? Как назвал Денницу пан Архистратиг? Светоносный?
Дрогнуло сердце. Вроде бы и нет в том имени ничего дурного, напротив. Светоносный свет людям несет, тьму разгоняет. Ведь и Бог, перед тем как мир творить, свет возжег!
Отчего же так страшно?
Странное было платье — не шелковое, но и не аксамитовое. Словно парча, только легкая, невесомая. А красоты такой — залюбуешься. Переливается ткань серебряным огнем, не хочешь, а рукой погладишь.
— Не хочу, — Ярина опомнилась, оттолкнула обнову. — Не надену! И не пойду никуда.
— Но господин наместник велели!
Девушка вздохнула. Переспорить служанку оказалось мудрено. Да и понимала: не в служанке дело. Не в ней и не в платье из ткани невиданной. Не хотелось в очередной раз чужой наказ выполнять. И ведь не просто чужой!
— Господин наместник просил поторопиться. Господин наместник просил госпожу пройти в Зал Грамот.
Просил! Вежливый он, пан Мацапура!
Этим утром Ярина впервые смогла встать. Нога, что с подрезанным сухожилием, по-прежнему не слушалась, но все же стоять было можно. И гут озаботился Дикий Пан — прислал со служанкой трость. Легкую, твердого дерева, с узорной резьбой — тоже серебряной.
Для гостьи дорогой ничего не жалко!
Вздохнула панна сотникова. Поняла — придется идти. Не таков Мацапура, чтобы отговорки слушать. Не захочет она — на веревке притащат.
Голой.
Замок не удивил. Видела такие Ярина возле Киева-города. Старые Паны строили. Ладные фортеции — с добрыми стенами, с бойницами, с главной башней-донжоном. После гетьмана Зиновия мало их осталось — пожгли да по камню разобрали посполитые. И не только у Киева такие стоят. И у Валок тоже. Бывала в одном похожем замке пана сотникова, гостила — не забудет. Только там все больше подвал осматривала. Как выразился бедный пан Станислав, Девятый Круг. Здесь же довелось поглядеть на парадные покои. Пока шла, пока по лестницам крутым взбиралась, ногу волоча, осмотрелась. Осмотрелась — и удивилась даже. Бедновато! Один камень да камень. Где в побелке, где так просто. Хоть бы зброю на стены повесили или парсуну какую! А может, наместник прежний банован был, вот и вывезли добро, а в пустой замок Дикого Пана вселили?
Зал Грамот оказался на самом верху. Окна — в рост человеческий,стрельчатые. И без решеток. Ярина не выдержала — к первому же подошла. Закрыто! Вгляделась, сквозь толстые стекла на мир посмотрела. Высоко!
Внизу, за стенами начинались луга, холмы; дальше, по левую руку — рощица. Невеликая, редкая. От рощицы дорога наискосок ведет, к реке дальней и — через мост — к местечку. А вон и звонница вдали торчит! Не с нее ли Шакалов Глиняных в полет вольный отправляют?
— Любуешься, Ярина Логиновна?
Вздрогнула. Повернулась быстро, трость на звонкие плиты уронила.
Тихо подошел пан Мацапура. Словно кот к мыши.
— То надежду имею, что панна зацная в добром здравии пребывает? Ярина кивнула — не думая, не слыша даже. Почему-то стало трудно стоять. Схватилась за подоконник мраморный. Трость! Ах ты, досада!
— Пусть панна не беспокоится!
Миг — и трость уже в Мацапуриных лапах. Улыбнулся, с поклоном вернул. Шагнул ближе.
— И я тут бывать люблю. Красиво! Вон, только глаголей не хватает.
Ничего, я уже распорядился — аккурат близ рощицы поставим. Ведь тут, Ярина Логиновна, и не вешают почти, больше головы рубят. Дело доброе, да глаголь лучше. Удавленника хлопы в полном виде лицезреют, что зело поучительней бывает. А ежели смолой облить, то целый год провисеть может. Или два. Все польза! И для порядку, и для души. И подати платить станут справно!
На толстых губах — улыбка, глаза добротой лучатся. Заботлив пан Мацапура, не запускает хозяйство.
— Много чего тут поправить надо, Ярина Логиновна. Богатая земля, ткни палку — дерево вырастет, а толку мало. Ты бы почитала, сколько податей тут собирают! Смех! Батька бы твой сразу втрое их поднял, ну а я…
Ярина и вовсе слушать перестала. Вдруг показался ей Дикий Пан шкодливым мальчишкой, что хвалится кошками умученными.
Тот словно понял — сам себя оборвал.
— Умна, умна ты, панна сотникова. Видишь — пустое болтаю. Не для того пригласил.
Сгинула улыбка. Потемнели глаза.
— Посмотри-ка ты, Ярина Логиновна, на ясное солнышко! Что? Или ослышалась? Или опять Дикий Пан шутит?
— Погляди, погляди!
От его взгляда враз мурашки по коже побежали. Никак в последний раз посмотреть приглашает?
Ладно!
…Ударил в глаза желтый огонь, ударил — ослепил. Закрыла веки — а все одно желтое пятно плавает.
— Не открывай глаз-то, панна сотникова. Пройдет скоро. Не открывай — и меня слухай. Лето сейчас, солнце здесь жаркое, жарче нашего. Жарче — и ярче. Не иначе, на полдне мы, вроде как в Берберии. Какой дурень на солнце будет смотреть?
Подняла веки Ярина, а перед глазами все одно — пятно желтое плавает. Помотала головой. Не проходит.
— Да вот нашелся дурень такой, что на солнце смотреть стал. Может, догадаешься, кто?
Догадалась. И диву далась. Что это с Мацапурой? Или в коллегиум поступить решил, звезды считать? Говорил Хведир, что есть такие. Ходят в балахонах темных, трубы зрительные таскают.
— То присядем, панна сотникова. Нечего тебе ногу томить. Взял под руку — не сопротивлялась даже. Поняла — не в вежестве притворном дело. Что-то случилось. Иначе не стал бы Дикий Пан на солнце глядеть!
Сели тут же — в высокие кресла, что вроде как на помосте стояли. Неудобные кресла, жесткие. Мацапура долго устраивался, по сиденью елозил. Устроился. Хмыкнул, ус крутанул.
— А знаешь, Ярина Логиновна, что это за места? На сих креслах только кнеж пребывать право имеет. Ежели, стало быть, в гости заглянет, тут его усаживать должно. Так что я-на кнежском сиденье, а ты — вроде как кнежна!
