Константин Соловьев - Геносказка
Бланко кивнула. Удивительно, но сейчас, лишенная даже своего замасленного комбинезона, воскрешенная несколькими минутами раньше из мертвых, худая, бледная, изможденная, она выглядела царственно, как никогда прежде. Может, дело было в свечении, которое разлилось по ее телу?..
— Да, — коротко сказала принцесса Бланко. — Нам стоит уйти отсюда.
— Выбор сделан. — Альв изобразил подобие поклона. Слишком натуральное, чтобы быть искренним. — Прощайте, ваши величества!..
— Огонь! — Крик королевы-мачехи метнулся вдоль развороченных стен лаборатории, зазвенел рикошетом. — Во имя Человечества — огонь! Ради святой Бланко!
— Разорвать обоих! — рявкнул король. — Вперед!
Выстрелы обрушились на альва лавиной вроде той, что сходит с гор и дробит все, что окажется на ее пути. Это была не стрельба, это была бьющая в упор энергия, алчная, жестокая, целеустремленная. Энергия не была подчинена никаким законам и правилам, она не умела размышлять или делать выбор. Она была рождена для того, чтобы обращать все сущее в окровавленные клочья и пепел. И она не знала преград.
Щелчки термических ружей, дробный грохот картечниц, шумные выдохи огнеметов — симфония боя разыгралась мгновенно и яростно, так что даже свечение альва в буйстве огня и вспышек стало едва заметным. Противостоять подобному не могло даже божество. Запас прочности есть у всего на этом свете, должен существовать он и у альва.
Лабораторию вновь затянуло удушливым черным дымом, пронзило колючими разрядами ружей. Остатки аппаратуры мгновенно превратились в выжженные коробки с обугленными кабелями. Хрустальный гроб разлетелся тысячью осколков, зазвеневших вперемешку с гильзами по полу.
Гензель знал, что увидит, когда рассеется дым. Изувеченные остатки альва, быть может все еще светящиеся. И иссеченную на куски принцессу Бланко, так и не успевшую вырваться из одного большого, очень сложного и очень страшного уравнения. Есть элементы, которые просто нельзя извлекать без катастрофических последствий.
Стрельба стихла — неуверенно, сама собой, точно инструменты слаженно играющего оркестра вдруг стали осекаться и один за другим выходить из общей мелодии.
Спустя секунду Гензель понял отчего.
Альв был на прежнем месте, охваченный своим обычным мягким сиянием. На его теле не было ни единой царапины. Невредимой осталась и Бланко. Огненный шквал, обрушившийся на них, не причинил им никакого вреда. Кажется, даже сияние стало ярче.
— Чего вы стоите? — крикнул король свите, в его надтреснутом голосе явственно слышался страх. — Режьте их! Рубите! Может, он и силен, но не бессмертен! Рубите его на миллион частей! Рвите их!
Завывая, клацая челюстями, геногвардия бросилась в атаку, размахивая клинками. С другой стороны на альва устремились монахи. То, что не смогла сделать энергия, сделает заточенная сталь.
Альв глядел на подбирающихся к нему противников без страха или удивления. Скорее с насмешкой. Казалось, он не собирается ничего делать и чужая ярость просто скользит по нему, ничуть не задевая. Но когда от ближайшего занесенного палаша их с Бланко отделяло не более метра, альв вдруг поднял руку.
— Хватит, — просто сказал он.
Кажется, на кончиках его пальцев возникло по крохотному огоньку. Это могло и показаться. Но все, что случилось мгновением позже, уже точно не было иллюзией. Воинство королевы-мачехи и свита короля перестали существовать.
В лаборатории сгустилось что-то, что не было ни дымом, ни излучением, ни электрическим полем, но чье присутствие Гензель ощутил мгновенно и остро. Что-то совершенно нечеловеческое, что-то, способное остановить время и уничтожить всякую материю. И это что-то произошло так быстро, что спустя секунду Гензель уже не был уверен, что видел это.
Мутанты королевской свиты взвыли одновременно. Невидимая сила, заполнившая лабораторию, мгновенно проникла в их изуродованные геномагией тела и пробудила в них ядовитые ростки жуткой и отвратительной, по-своему искаженной эволюции.
Неестественно огромные бурдюки мышц подернулись рябью, затрещали видоизменяющиеся на глазах прочные кости. Это было похоже на стремительную метаморфозу микроорганизмов, которая происходит с огромным ускорением. Мышцы лопались, из них тянулись новые конечности и щупальца, но и те тут же обвисали, превращаясь во все новые и новые формы. Из животов вдруг прорастали головы, а сами головы становились опухолями и мгновенно разлагались. Тысячекратно ускоренный процесс чудовищной мутации мгновенно превратил боевые порядки в груды скулящей от боли и постоянно трансформирующейся плоти. Кости выкручивались, обретая совсем уж чудовищные формы, внутренние органы переходили один в другой, беспрестанно меняясь местами. Грозная сила превращалась в силу слепую и подчиненную неведомым законам.
Мутации становились все страшнее и губительнее. Тела разделялись на части, и каждая часть, некогда бывшая членом или органом, обретала самостоятельную жизнь, такую же скоротечную, как и жизнь его предшественника. По полу ползали змеи, бывшие когда-то чьими-то конечностями, беспомощно квакали амебообразные сгустки, некогда находившиеся на плечах. Крошечными сегментными насекомыми скакали неприкаянные пальцы, то отращивая себе крылья, то пытаясь закопаться в пол.
Мутант, едва не убивший Гензеля, превратился в колонию грибовидных образований со сложной системой капилляров, а его несимметричные кости, отделившись с хрустом от тела, образовали что-то вроде броненосца, который, впрочем, быстро лопнул изнутри, как перезревший плод, и дал жизнь россыпи панцирных личинок.
Страшное эволюционное чудовище, высвобожденное альвом, заставляло жизнь мельчать — всякое следующее поколение делалось слабее и мельче предыдущего. Под конец свита короля превратилась в подобие выстланных на полу лаборатории водорослей, по которым, семеня лапками и извиваясь, чтобы обползти разбросанное оружие и доспехи, ползали крошечные организмы, уже не способные причинить кому-то вред.
Чудовищная сила, бушевавшая в лаборатории, не пощадила и монахов. Эти погибли быстрее — их плоть просто растворялась, словно всасываясь сама в себя. Кожа делалась прозрачной, мягкой — и вдруг стекала с костей, обнажая тусклый блеск металла. Вываливались со своих мест уже ничем не сдерживаемые, урчащие и жужжащие механизмы, прежде служившие монахам сердцами, легкими, суставами и прочими внутренними органами. Они шлепались в лужи жидкой плоти и беспомощно оставались лежать, уже не в силах делать ту работу, ради которой были созданы. Плоть человеческая была слаба, но без нее даже самые сложные механизмы оказывались бесполезным хламом.
![Надежда Кожушаная - Нога [киносценарий]](/uploads/posts/books/276827/276827.jpg)
