Вера Камша - Зимний излом. Том 1. Из глубин
– Мой государь, клянусь не запятнать имени Раканов и чести Окделлов!..
– Герцог Окделл, – губы Придда изогнула улыбка, – разрешите поздравить вас с новой должностью. Нет сомнений, что вы заслужите одобрение государя и любовь народа.
– Благодарю вас, герцог, – сверкнул глазами Дикон. Эти двое не замечают ничего, кроме своей вражды. И хорошо, что не замечают.
– Я исполнял приказ!.. Только приказ!!! – дикие вопли мешались с колокольным звоном, словно кровь с медом. Можно было не смотреть, не слушать, не думать, но Робер шагнул к балюстраде. Никола исполнил приказ в точности: Айнсмеллер, без мундира и шпаги, в одной рубашке полетел в толпу, словно свежеванный кролик в кипящую похлебку.
Разноцветное месиво колыхнулось, принимая подачку, замелькали лица, кулаки, плечи. Безумие, зеленое, как горох, желтое, как морковь, багровое, как свекла, кружилось, мелькало, плескалось между древних стен, от него тянуло тошнотворно сладким. Так пахли полусгнившие лилии в разгромленном храме, – как же тогда смеялся Айнсмеллер, смеялся и облизывал красные, влажные губы...
Из бурлящей мешанины вынырнуло что-то длинное, изломанное, заляпанное красным. Мелькнуло запрокинутое одноглазое лицо, над ним вознеслась рука с намотанным на кулак поясом, и все затянуло паром, не кровавым, а ядовито-зеленым, как зацветшая вода.
Чудовищное варево вспенилось, выбросило бело-красный сапог, он взмыл над толпой, перевернулся в полете, окатив кровью чью-то седину... Сапог рухнул на чье-то плечо и исчез между желтым чепцом и меховым беретом... Почему так тихо? Толпа должна кричать, выть, а не они, так Айнсмеллер, но звуки вязнут, как мухи в патоке, не могут выбраться из растекшейся по площади мерзости.
Глава 4
Надор
399 года К.С. 24-й день Осенних Молний
Госпожа Арамона тщательно разложила на постели и стульях три платья, подумала и вытащила из сундука четвертое. Не прошло и пятидесяти лет, как ее схватил за шиворот вечный женский вопрос – что надеть? Какая прелесть, и главное – как вовремя!
В Надоре Луиза Арамона ходила в особах, пользующихся благорасположением нынешнего величества и доверием величества бывшего. За праздничным столом столь верноподданной персоне полагалось сидеть среди почетных гостей, причем в приличествующем случаю наряде. Оставалось решить, в каком.
С одной стороны, Луиза оставалась дуэньей Айрис, с другой – она ходила в подругах Катарины Ариго, с третьей – ее тошнило от Мирабеллы, а с четвертой – граф Эйвон все чаще попадался гостье на глаза.
Вдовой дуэнье подходило платье лучшего мышиного тона, но это убожество ложилось пятном пусть на бывшую, но королеву и в придачу равняло капитаншу с не вылезавшей из серого герцогиней, что было противно.
Подруга Катарины могла ходить в черном, этот цвет был одним из любимых цветов Ее Величества, а волосы Луизы прямо-таки молили о черных туалетах. Увы, черный считался одним из цветов Окделлов, напялить его без спросу в надорском свинарнике было вызовом. Незаконная дочка «навозника», пусть трижды заслуженная, в герцогском платье. Кошмар!
Туалет цвета старого вина не оскорбит фамильные чувства супруги великого Эгмонта, но наверняка возмутит ее женское нутро, а заодно взбеленит всех слетевшихся в Надор ворон. Что до темно-зеленого с белой отделкой, то и он по надорским меркам был вызывающим. Здесь вызывающим было все, кроме плесени и моли.
Госпожа Арамона с нежностью тронула теплый бархат. Когда на них с девочками набросилась целая армия портных и белошвеек, Луиза не устояла и заказала себе несколько платьев. Это было глупо, но стареющая баба не обязана быть умной. Особенно оказавшись в модной лавке.
В юности Луизу, шипя и причитая на дочернее уродство, одевала маменька. Розовые и голубые платьица с кружавчиками красы долговязой девице не прибавляли, но Аглая Кредон смотрела на вещь, а не на человека. Сама она в девических туалетах и в самом деле была хороша. Лет до сорока. Именно глядя на вырядившуюся в нечто воздушное и расшитое анемонами матушку, Луиза поняла, что красивое платье может превратить красивую женщину в стареющую обезьянку. Если эта женщина видит в зеркале не себя, а урготский бархат по талу за локоть.
После свадьбы Луиза избавилась от маменькиных вкусов, но выходить ей было некуда и не с кем. И все равно в мечтах капитанша год за годом шила себе туалеты, превращавшие ее пусть не в красотку, но хотя бы в женщину, от которой кони не шарахаются. Потом Леворукий встал с правой ноги, и на голову Луизы перезрелыми орехами посыпались соблазны. Разумеется, она не устояла.
Родительнице было сказано, что мать Селины не должна отпугивать от девочки женихов, сама же Луиза в глубине души мечтала попасться в зеленом платье на глаза Алве. А может, не в зеленом, а в вишневом или в черном, лишь бы перебить воспоминания о чудовище, которое приволок в дом герцога Герард. Вот она и попалась. На глаза Эйвона Ларака.
Граф был нелепым, чтобы не сказать жалким, но он смотрел на дуэнью как на королеву, а сегодня был Зимний Излом. Встречать день, который бывает раз в году, в сером?! Она не герцогиня и не дура.
Луиза подошла к столу, сунула пальцы в чернильницу и старательно вытерла пятерню о мышастое сукно. Вот вам! Она б и рада надеть серое, но, написав письмо своей обожаемой покровительнице, не вымыла рук и загубила лучшее платье. Конечно, его можно перешить, но это требует времени, поэтому... Поэтому госпожа Арамона вытащила монетку. Дракон – зеленое, решка – вишневое, а восемь бед – один ответ.
2Судьба, видимо приняв в расчет Катаринин подарок, встала на сторону Дракона и зеленого бархата. Луиза показала изгаженной серой шкурке язык и не торопясь, с удовольствием занялась волосами. За окном стремительно смеркалось, хотя было чуть больше четырех пополудни. Что поделаешь, север, да еще самый короткий в году день. Госпожа Арамона торжественно застегнула ожерелье и в припадке вдохновения вытащила из прически несколько коротких прядок.
– Айрис, Селина, – окликнула капитанша своих девиц, – вы готовы?
– Да, – заверила Айрис, вылетая из спальни, и Луизе стало смешно. Девица явно собиралась не мириться, а кусаться. Утром Луиза сломала язык, уламывая Айри одеться, как заведено в Надоре, но в подопечную точно все кошки Леворукого вселились. Госпожа Арамона махнула на юную герцогиню рукой, а потом и сама сбесилась, напялив урготский бархат и торские изумруды. Айрис же вырядилась в алое и обвешалась рубинами, за которые можно было купить четыре Надора. Если бы кому-то могла прийти в голову подобная дурь.
– «Морская раковина», – объявила невеста Робера Эпинэ, растопырив руки и поворачиваясь, – шестнадцать шпилек!
