Нил Гейман - Американские боги
Он успел закрыть глаза и набрать в легкие воздуха прежде, чем ушел с головой, и все же холод обрушился на него как стена, выбивая дух и саму жизнь из тела.
Тень полетел вниз, в ледяную мутную глубину. Колымага тащила его за собой.
Он под озером, в холоде и во тьме, его тянут вниз одежда, варежки и сапоги. Пальто стесняет движения, становится невообразимо тяжелым, все более массивным.
Он падал.
Тень попытался оттолкнуться от машины, но та волокла его за собой. Потом раздался внезапный удар – он услышал его всем телом, а не ушами, – и его левая нога вывернулась в колене, ступня оказалась зажата под машиной, когда та легла наконец на дно озера. Его захлестнула паника.
Тень открыл глаза.
Он знал, что здесь темно. Рассудок подсказывал, что на дне темно, что в этой темноте невозможно ничего разглядеть, и тем не менее он видел – он видел все. Он видел белое лицо Элисон Макговерн, которая уставилась на него из открытого багажника. Перед ним маячили и другие машины – колымаги прошлых лет, силуэты темных остовов в темноте, наполовину погруженные в озерный ил.
Не оставалось ни тени сомнения: в багажнике каждой – мертвый ребенок. Их тут было более сотни… Каждая колымага в свой год стояла на льду на виду у всего города все долгие зимние месяцы. И под каждой лед треснул, предавая ее холодным водам озера, когда зима уступала права весне.
Вот где они покоились: Лемми Хотала и Джесси Ловат, Сэнди Ольсен и Джо Минг, и Сара Линдквист, и все остальные. На дне, где холод и безмолвие…
Тень попытался высвободить ногу. Та застряла намертво, а давление в легких все нарастало. В ушах возникла острая, невероятная резь. Он медленно выдохнул, и воздух пузырьками поплыл вверх мимо его лица.
«Скоро, – думал он, – скоро мне придется вдохнуть. Или я задохнусь».
Согнувшись, он подсунул обе руки под бампер колымаги и что было сил дернул вверх. Ничего.
«Это только остов машины, – сказал он себе. – Мотор сняли. А мотор – самое тяжелое, что есть в автомобиле. Ты сможешь. Просто толкни».
Он толкнул.
Мучительно медленно, по доле дюйма за раз, машина заскользила вперед по илу. Тень выдернул из-под нее ногу, оттолкнулся и попытался всплыть в холодной озерной воде. И не сдвинулся с места. «Пальто, – сказал он самому себе. – Все дело в пальто. Оно за что-то зацепилось». Высвободившись из рукавов, он онемелыми пальцами стал теребить застежку-молнию и под конец просто дернул обеими руками за полы, чувствуя, как с треском расходится ткань. Поспешно освободившись из его объятий, он оттолкнулся от крыши вверх, прочь от машины.
Возникло ощущение движения, но он не мог понять, где верх, а где низ. Он задыхался. Боль в голове и в груди становилась невыносимой настолько, что, казалось, вот-вот он вдохнет, вот-вот впустит в себя холодную воду, умрет… И тут его голова ударилась обо что-то твердое.
Лед. Тень принялся биться об лед на поверхности. Он молотил по нему кулаками, но руки лишились былой силы. Не за что уцепиться, не от чего оттолкнуться. Весь мир растворился в студеной озерной тьме. Не осталось ничего, кроме холода.
«Нелепость какая», – подумал он и вспомнил старый фильм с Тони Кертисом, который видел в детстве. «Надо перевернуться на спину, приникнуть ко льду, вжаться в него лицом, там можно найти немного воздуха, я смогу снова дышать, воздух там где-то есть». Но он просто дрейфовал и замерзал и не мог более шевельнуть и мускулом, пусть даже от этого зависела его жизнь. А ведь так оно и было.
Холод уже не казался ему смертельным, холод почти убаюкивал. Ему стало тепло. Тень думал: «Я умираю». На сей раз с этой мыслью пришел гнев, и, собрав в единый ком эту ярость и боль, он заставил двигаться мускулы, которые уже были готовы не двигаться никогда.
Тень уперся рукой, почувствовал, как она скребет по ледяной кромке, как выходит на воздух. Он начал беспорядочно шарить, за что бы ему ухватиться, почувствовал, как его руку хватает другая рука и тянет…
Его голова ударилась об лед, лицо оцарапала нижняя его сторона. Но вот голова уже вынырнула на поверхность, и Тень понял, что его вытягивают из проруби. Дышать… Он только и мог что дышать, давая черной воде выливаться из носа и изо рта, да моргать глазами, ослепленными дневным светом, перед которыми маячили смутные силуэты. Его снова тянули, вытаскивая из воды, говорили что-то, мол, он замерзнет до смерти, давай же, ну, тяни. Тень заизвивался, встряхнулся, как выходящий на берег тюлень, ежась, трясясь и кашляя.
Он хватал ртом воздух, пластом растянувшись на поскрипывающем льду. Даже зная, что и этот лед тоже вот-вот разойдется трещинами, Тень не находил в себе сил сдвинуться с места. Мысли тянулись с трудом, вязкие, как сироп.
– Оставьте меня, – попытался сказать он. – Со мной все в порядке.
Слова вышли невнятно, все в мире замедляло свой бег, замирало…
Ему нужно только минутку отдохнуть, вот и все, отдохнуть, а потом он встанет и снова пойдет. По всей видимости, здесь нельзя лежать вечно.
Рывок. В лицо ему плеснула вода. Голову ему подняли. Тень почувствовал, как его волокут по льду, тащат спиной по шероховатой поверхности, и хотел запротестовать, сказать, что ему нужно только немного отдохнуть, может быть, чуть-чуть поспать – неужели он просит так много? – и все с ним будет хорошо. Если только его оставят в покое.
Тень и подумать не мог, что способен провалиться в сон, и все же оказался вдруг посреди бескрайней равнины. Перед ним стояли мужчина с головой и плечами бизона и женщина с головой огромного кондора, а позади них печально качал головой Виски Джек.
Виски Джек повернулся и медленно пошел прочь от Тени. Человекобизон уходил вместе с ним. Женщина гром-птица тоже было пошла, но потом, присев, оттолкнулась от земли и взмыла в небо.
Тень пронзило горькое чувство утраты. Ему хотелось окликнуть их, умолять вернуться, не терять веры в него, но мир утрачивал очертания и цвет. И они ушли, и равнины потускнели, и все обратилось в пустоту.
Боль была мучительной: казалось, все клетки его тела, все нервы плавились, просыпались и кричали о своем присутствии, обжигая его огнем.
Чья-то рука легла ему на затылок, схватила его за волосы, другая подхватила под подбородок. Он открыл глаза, думая, что попал в какую-то больницу.
Он бос. На нем джинсы. Выше пояса – никакой одежды. В воздухе – пар. Со стены на него смотрело его отражение в зеркальце для бритья, под зеркальцем – раковина и синяя зубная щетка в испачканном зубной пастой стеклянном стакане.
Информация обрабатывалась медленно, по байту за раз.
Пальцы на руках горели. Пальцы на ногах жгло.
Он начал поскуливать от боли.
– Спокойно, Майк. Все хорошо, – произнес знакомый голос.
