Ирина Котова - Королевская кровь. Книга третья
— Нет, — ответил он сзади и улыбнулся. Она четко почувствовала это — улыбнулся. Взял в руку ее ступню, и стал тереть, намеренно щекоча, а она сидела, обмякшая, и глядела на свою ныряющую в воду розовую пятку, маленькие пальцы и большие мужские руки, которые были чуть ли не вчетверо толще ее лодыжки.
Кажется, они провели в купальне несколько часов — она совсем устала от этой помывки, от переходов из бассейна в бассейн, от запаха масел, которыми он ее натирал — для крепости, от холода и горячих травяных настоев, от напитков, которые он предлагал, от сырости, от воды. В конце концов она задремала в очередной минеральной ванне, откинув голову ему на грудь, и чувствуя, как осторожно и крепко придерживает ее дракон. Он вытирал ее, куда-то нес ее, что-то говорил своим тихим рокочущим голосом, а ей казалось, что ее качает на волнах безбрежного сияющего моря — ровно так звучит далекий гром над водной гладью. Потом звенела посуда, пахло едой — Ани фыркала и кривилась, чувствуя ложку у рта, но просто не могла проснуться, и глотала какой-то суп, или кашу, или что-то еще, сладкое, пряное.
— Спи, — сказал он ей тихо, укладывая ее на кровать и прижимая к себе. Мокрые пряди неприятно холодили кожу, и она завела руки наверх, так и не сумев открыть глаз, закрутила волосы в узел, оттолкнулась от Нории ладонями и отвернулась, окончательно засыпая.
Очнулась уже утром, от голода — дракон лежал рядом, обнаженный, обхватив ее и вжав в себя. Тело покалывало, будто к ней прикасались мягкой и холодной шерстяной перчаткой.
— Что ты делаешь? — спросила она напряженно, слушая, как он дышит. По сравнению с ней-нынешней дракон казался очень большим — подбородок касался ее макушки, плечо возвышалось над ней горой.
— Я все время брал от тебя, — проговорил он так же негромко, — теперь мое время отдавать. Полежи еще немного, потом позавтракаем. Ты все время будешь много спать, это нормально. Совсем устала, глупая. Почти шесть дней одна в пустыне. Ты мне расскажешь, что произошло?
Она не ответила и снова закрыла глаза. На нее накатила апатия. Первая Рудлог, прошедшая пустыню и почти добравшаяся до цели, та, которая должна была сейчас сопротивляться и драться, вяло думала о том, что нужно оттолкнуть его, прогнать, но все было словно приглушенным, зыбким, и не хотелось ни шевелиться, ни разговаривать, ни противиться. Даже голод ощущался будто отдельно от тела, и не волновали ее ни прикосновения, ни близость мужчины. Хотелось снова плакать, но сил не было даже на это.
Служанки, пряча глаза, накрывали на стол, она смотрела сквозь них. Повернулась на спину, когда встал Нории, стал одеваться, потом поднял ее, укутал в покрывало, усадил в кресло перед заставленным столом. Потянула носом воздух — и ей стало страшно. Запахи она ощущала, но ничего не вызывало удовольствия, предвкушения, желания попробовать.
— Ешь, — сказал он, наполняя ее тарелку дымящимся рисом с золотистыми кусочками рыбы, — нужно, Ангелина.
— Силой кормить будешь, как вчера? — спросила она равнодушно, глядя за его спину, в окно. — Не хочу.
Дракон разрезал тонким ножом сочную, солнечную грушу — сок так и брызгал, встал с блюдом, подошел к ней, присел рядом.
— Завтра тебе будет еще легче, — произнес он, поднося кусочек к ее губам, — это просто усталость, Ани-эна. У всех есть предел, даже у тебя. Тело сейчас так измотано, что не может тратить виту на эмоции и страсти. Не думай ни о чем, просто живи.
Живи. Внутри полыхнуло, до темноты в глазах и рези в висках, и она протянула руку, взяла нож для фруктов — Нории спокойно наблюдал за ней — сжала его, чувствуя, как режет пальцы лезвие и не ощущая облегчения. Размахнулась, захлебываясь от своей тьмы, и всадила лезвие дракону в плечо.
— Я не хочу жить, — прорычала она ему в лицо и дернула за рукоятку — побольнее, пожестче, чувствуя, как ладонь становится скользкой от его и своей крови — он смотрел ровно, и только где-то на дне зеленых глаз плескалась боль, — не хочу видеть тебя, ненавижу этот песок и это солнце! Что тебе от меня надо? Моего тела? Моего согласия? — она встала, качаясь, и он аккуратно встал тоже — ее рука скользнула по залитому кровью плечу, и дракон, поморщившись, выдернул из раны нож, прикрыл ее ладонью. — Бери! — Ани сбросила покрывало. Сделала несколько шагов назад, упала спиной на кровать и расставила ноги. Широко, бесстыдно.
Он смотрел на нее, тяжело дыша, и глаза его постепенно наливались вишневым, а кровь останавливалась под ладонью, сворачивалась темными комками.
— Бери, Нории! Делай, что нужно, а потом я уйду в Рудлог. Это тебе надо, да? — тело горело, будто снова возвращался жар, а она лежала перед ним, раскрытая, безжалостная, и смотрела, как льется кровь по его груди. Порезы на пальцах пульсировали, будто ожоги.
— Это надо?! Я лягу под тебя — один раз, дракон! Добровольно! И больше не хочу тебя видеть. Согласен?
— Ты мне женой нужна, — пророкотал он глухо. Не отводя глаз.
— Женой, — прошипела она, поднимаясь и опираясь на локти. В голове было гулко и тягостно. — Ну хорошо. Зачем ждать? Отведи меня в храм, я дам согласие. Ну, Нории? Ты же этого добивался? Дам согласие. Потом стану твоей. Как хочешь. Где хочешь. Если пообещаешь завтра отнести меня в Рудлог и больше не появляться в моей жизни!
— Так не будет, — рявкнул он, и на миг от него полыхнуло таким гневом, что она покачнулась, а за окном закружилась, зашелестела листва.
— А что же? — холодно спросила она. — Что еще тебе нужно?
— Твоей любви, — ответил он с рычанием.
И она рассмеялась, запрокинув голову. Это было невыносимо. Что же она делает?
— Боги, Нории! Да я ненавижу тебя. Я не могу тебя видеть, не могу выносить, не могу терпеть то, что не могу ничего тебе противопоставить. О какой любви ты говоришь? Моей? Посмотри на меня и скажи — я могу полюбить тебя?
— Можешь, — пророкотал он уверенно.
— Ты ошибаешься! — крикнула она зло. В глазах замелькали темные круги, и принцесса снова упала на кровать. В носу защипало, она сжала зубы, сглотнула. Посмотрела на свою руку в крови — ее замутило, и она потянула на себя простынь, прикрылась неловко, повернувшись на бок. Если он сейчас притронется к ней, она умрет. В груди давило так, что невозможно было дышать, и мышцы свело в сухой камень — еще усилие, и рассыплется пылью.
Но он подошел, взял ее на руки, прижал к себе — крепко, сильно, отчаянно. Разжал окровавленную ладонь, провел пальцами по порезам, залечивая.
— Я разбиваюсь об тебя, — сказала она горько, подняла руку и погладила его раненое плечо, осторожно, уже чувствуя снова подступающую пустоту, — ты как скала, Нории. Я бьюсь и не могу сокрушить тебя.
