О'Санчес - Одна из стрел парфянских
что ты окочурился. Только датчик и показывал, что жив. Ну и что ты там набеседовал?
- Дай пожрать, после разговоры. Проголодался я.
- За три года можно крепко проголодаться, это да. Ничего, еще чуток потерпишь.
- Три года???
- Три, касатик, три. И один день в придачу. Позапрошлой зимой мы с Зинкой едва с голоду не окочурились, голодная зима получилась, холодная, малоснежная. Зверье сбежало, запасы кончились, одной кашицей на коре и выдержали. А уж убоинки сладкой годков, этак, с пяток не видывали. Все тебя ждали. Сегодня сон мне вещий был про тебя. Сбылся.
- Три года... А сколько же ты этих вещих снов посмотреть с той поры
успела?
- Не считала, три, что ли. Да ведь и не каждый сон сбывается. Говори
Слово.
- Какое тебе еще Слово?
- Отпускное Слово. Разве ж тебя компутер им не снабдил? - Синие глазищи у старухи распахнулись радостно и опасно полыхнули.
Старик, не мешкая больше, цапнул себя за левый рукав, крутанулся спиной к бревенчатой стене и выставил руку: черный клинок затрещал, зашипел, словно раскаленный под каплями дождя.
- Я тебе, сука, сей секунд настрогаю сладкой убоинки, собственную жопу будешь грызть и нахваливать... Старик потихонечку смещался в угол, перекидывая взгляд со старухи на кошку, та уже потянулась, встала на задние лапы и стала расти. Вот она уже ростом с хозяйку, выше, вот уже под два метра. Когти на могучих лапах выросли еще больше и стали непропорционально длинны.
- Зина, нам обед надобен, прибей его!
Кошка молнией метнулась к углу, где обосновался старик, и замерла в
полуметре от острия меча. Постояв, встала на четыре лапы, по-собачьи поджала хвост и повернулась боком, глядя на хозяйку. Но старик не поддался на хитрость. Вместо того, чтобы воспользоваться удобным положением и попытаться зарубить "испуганную" кошку, он не глядя хватил мечом назад, по стене. Глубокий разрез распахнулся, стенки его заметно вывернулись наружу, словно не окаменевшие бревна, а живая плоть. По ушам хлестнул оглушительный крик-скрип, вся изба содрогнулась. Старик
крикнул в пространство:
- Вкусно? Стой ровно, тварь, а то враз в лучины посеку!..
Кошка-чудовище перестала притворяться и бросилась по-настоящему. Старик
рубанул крест-накрест и промахнулся оба раза, но и Зинка достать его не смогла. Минуты три она стремительно и бесшумно, словно нетопырь, металась перед невидимой границей, очерченной досягаемостью меча, молниеносные выпады когтистой лапы были бы смертельны для человека, достигни цели хотя бы один, но старик был пока невредим. Баба Яга творила заклинания, дула на клочки волос, взбивала воздух ладонями, однако меч был открыт, и заклинания бесплодно опадали. Случайно, на миг, образовалось нечто, вроде передышки: остановился меч, переводила дух Яга, замерла на дыбах Зинка...
Старик взмахнул левой рукой, и Баба Яга изумленно поглядела на рукоять ножа под сердцем, за которую она успела рефлекторно схватиться.
- Батюшки родные!... Он же убил меня, аспид! Ножом пырнул, окаянный! Ахти мне... Ой больно-то!... Старуха ухватилась покрепче, подвывая, выдернула нож, отбросила его не глядя и, зажимая рану ладонями, хныча и вся в слезах, побежала к сундуку у стены.
Старик шагнул вперед, согнулся пополам и выбросил вперед руку с мечом. И на этот раз Зинка успела отскочить невредимой, но контратаки не последовало: меч прошел так близко от ее брюха, что даже слизнул шерстинки - словно мышиная тропка вдоль живота натопталась; Зинка все еще угрожала атакой, но и сама выглядела напуганной, на этот раз непритворно.
- Убил, до смерти убил, - причитала Баба Яга, подсовывая под разрез в сарафане пучки неведомых трав.
- Тебя убьешь, пожалуй, - старик откашлялся. - Тебя только крематорий и возьмет, да и там дымоход засорится. Так, когда обедать, или аттракционами сыты будем? - Он вдруг, не прекращая примирительной речи, прыгнул вперед и рубанул еще. Зинка с мявком успела отпрянуть и на этот раз, но судьбу испытывать больше не пожелала: в считанные секунда она уменьшилась до нормальных размеров, втянула когти и сиганула на печку.
- Портки свои жуй, а от меня дохлой мыши не получишь... Да что же ты творишь, ирод!...
Старик уже успел перевести дыхание, он попятился к стене, перехватил меч по-самурайски, рукояткой вперед, и вогнал клинок до половины в стену, позади себя. Изба отчаянно завизжала, словно несмазанное колесо перед исполинским мегафоном, но с места не трогалась, только сотрясалась мелко.
- Мне, бабушка, плевать, что в ней железо спрятано, я и без компутера проживу, Но я решил пообедать, а раз так, то ты мне - на карачках - а прислуживать будешь. Или умрешь бесславно и немедленно.
- Бабушка... Да ты сам дедушка - песок посыпался. Был ты удал, да прыть потерял. Э-э-эх, герой: со старухой он справился. Все одно – недолго тебе свет коптить, ты уж не тот, что был, старость - она сильнее будет... Да перестань же мучить ее, злодеище!... Сейчас, сейчас оклемаюсь чуток от твоего ножа и покормлю, подавись - не жалко.
- Зинка, ко мне. Ко мне, паскуда, а то урою вместе с хозяйкой. Ну!
- Не губи Зинку, она тварь неразумная, старости моей отрада, опять же добытчица. Не губи, змей, ты, аспид! Я тебе денег, маны дам...
- Не погублю. Ко мне, Зина!
- Иди, иди, родная, он обещал, он добрый нынче. Иди, Зинушка, не гневи его...
Шерсть дыбом, спина горбом, Зинка кралась к старику, шипя от ужаса. Старик подпустил ее на нужное расстояние и дал неловкого пинка. Зинка перевернулась в воздухе, шмякнулась на лапы и вновь спряталась за печкой.
- А не трогать обещал, бесстыжие твои глаза!
- Я обещал не убивать. Жива же. Мой руки, да как следует, переоденься - в
кровище вся, и жратву на стол, мне идти далече... Почую отраву - позавидуешь мертвым. Если мясо - порежь помельче, а то мне пока нечем жевать. Да, и нож верни, только тоже вымой как следует.
- Ага, пока ему, вот и жди, старый дурак, пока зубы отрастут, а мяса - нет. Рисовую кашу на молоке, картовь отварю. Карася вяленого дам - сам натребушишь на шматочки, какие надобно, нет больше ничего, обыщи, коли не веришь.
- Сойдет. И дорогу укажешь...
Баба Яга рада была избавиться от него и обратную дорогу на обжитую Брянщину указала честно.
Старик колебался - топать ли по бетонке, или, что труднее для старых ног, да надежнее - лесом идти, вдоль шоссе. Он задумчиво тер дряблый подбородок и вдруг ощутил знакомое, да уж давно забытое покалывание - щетина поперла. Это был добрый знак.
Старуха Матвеевна, или Елена Матвеевна, как когда-то ее звали сгинувшие соседи, полола грядки, чтобы осенью меньше возиться, да и день скоротать. Никого не трогала, ан нагрянули лесные санитары, а попросту бандюганы, шпынь, трое оторв-мужиков. Работать не хотят и не умеют, а поесть-выпить - вот они, только подавай. Не то чтобы они сильно обижали ее, а жизнь изрядно отравляли: жрали задарма, да самогон гнать заставляли, да и грядки топтали. Только день занялся, а они языками треплют, да о хозяйстве рассуждают, как путевые. Это значит - за самогонкой пришли...
