Наталья Свиридова - Теплый мир
— Не знаю, — вскоре ответила Горлица. — Они уже совсем близко.
— Как Ласка?
— Лучше всех. Но она действительно испугалась. Поговори с ней… на счет… Стрелка, — не совсем уверенно посоветовала Горлица.
Они никогда не были особо близки — Горлица вообще держалась особняком. Но сейчас их взгляды встретились.
— Уже говорила, она делает вид, что ничего не знает.
— Поговори еще раз, она послушает, я уверена.
Белянка уже собиралась встать, но потом сказала:
— Горлица!
— Что?
— Это я виновата во всем!
— В том, что пришли чужие? — ее лицо осветила слабая тень улыбки.
— В том, что не предупредила. Вчера на рассвете я говорила с одним из них. Он сказал, что они не завоевывать нас идут. Он сказал, что они несут нам Веру.
— Что? — в глазах Горлицы резко вспыхнул незнакомый доселе Белке огонек. — Зачем нам их Вера? У нас есть Лес!
— Я должна была ее предупредить! — в голосе Белянки явно сквозили подкатывающие рыдания.
— Это ничего не изменило бы… — прошептала ей вдогонку Горлица, но старая скрипучая дверь уже закрылась.
Белянка вся в слезах бежала по знакомым с детства тропинкам. Сдавленные рыдания рывками рвались наружу, воздуха катастрофически не хватало. Вдруг она уткнулась во что-то большое, мягкое и теплое. Она осторожно подняла глаза — это был Ловкий, ее брат. Девушка повисла на его шее и разрыдалась теперь уже во всю.
Белянка сама не поняла, как они с Ловким очутились на краю деревни у Реки, где сидели всего месяц назад втроем, со Стрелком, в день Нового Лета. Брат осторожно гладил ее по плечу, что-то шепча. Из ее всхлипов, ничего членораздельного, кроме "это я во всем виновата" и "что же теперь будет", он расслышать не смог. Вскоре она притихла. Его рубашка уже была насквозь мокрая.
— Все идет своим чередом, Бель. Так должно было случиться. Ты не виновата ни в чем.
— Должно? Они должны прийти и разрушить все, чему мы верим, что любим? Всю нашу жизнь? Они же могут убить весь Лес!
— Ну, с этим им не справиться!
— Как же мы без тетушки Мухомор? И без Стрелка? Кто мы?
— Почему без Стрелка? — Ловкий удивленно приподнял брови, взгляд лучился добротой и лукавством.
— А то ты не знаешь, — Белянка устало привалилась к его плечу, это плечо ей сейчас казалось единственно надежным предметом во всем мире, на который можно было опереться.
— Сегодня Ласка ночевала у Боровиковых, дома. Он ее выгнал.
— Как?.. — Белянка аж вскочила.
— А вот так! Уж не знаю, что это было, может, она сама одумалась, может, все силы в пожаре растеряла — не знаю, но Отец теперь с нами. Ох уж эти женские чары… — ворчливо добавил Ловкий, с радостью заметивший, как засветились глаза сестренки.
— Будто мужчины колдовать не могут! — она всплеснула руками.
— У них есть более важные занятия! — парировал брат, а про себя подумал: "да и сложней нам даются эти ваши выкрутасы с чувствами"
— Говорят у чужих, — взгляд Белки опять стал напряженным, — Магией в основном мужчины занимаются. У них это не просто ощущения — у них это наука.
— Да уж, — ответил Ловкий, прикинув, каково им будет тягаться с этими "чужими".
Белка задумалась, глядя в быстрые воды реки, о магии, чувствах, эмоциях. Ее сознание само подсовывало ей подходящие картинки из детства, яркие воспоминания, события. И неизбежно в них сквозила тетушка Мухомор. Что она для нее значила? Нельзя сказать, что она заменила Беле мать, нет. Нельзя сказать, что они были близкими подругами. Совсем не то. Для Белки тетушка Мухомор была одной из нерушимых основ мироздания, сродни тем силам, с которыми она учила ее общаться. Этакой большой, нерушимой стеной, олицетворявшей собой их мир, их Лес. А теперь она ушла. "Нет, растворилась" — появилась какая-то странная посторонняя мысль и тут же исчезла. Хорошо, растворилась в мире. Но она нужна здесь! "Уже нет" — вновь скользнула тень по ее сознанию. Беля отогнала мысль как назойливую муху. Без нее будет плохо. Не хватает ее советов, ее нравоучений, щелчков по носу, ее вечного горько-сухого запаха травы, ее тепла, ее энергии, ее нескончаемых сосновых веток и стишков-присказок. На глаза вновь стали наворачиваться слезы. Ведунья значила для нее больше, чем Беля могла предположить. Вдруг она почувствовала какое-то шевеление сзади, оборачиваясь, она успела понять, что Ловкий больше не сидит от нее по правую руку.
— Доброе утро, Белянка! — прозвучал почти забытый голос, живой, яркий, приятно-бархатистый голос Стрелка.
— Да день уж, поди, — почему-то ответила она, вспоминая тот день, когда он сидел под деревом и чинил свой лук, а Ласка вышла из его ясеня.
Она встала, сердце колотилось просто бешено. Слезы, которые еще не успели высохнуть, вновь стали скапливаться у век, искажая картинку внешнего мира. Он сделал нерешительный шаг в ее сторону, а потом порывисто обнял, на секунду прижав к себе, затем быстро отстранился, глядя ей в глаза.
— Цвета высокого летнего неба, — сказала она дрожащим голосом, слезы уже катились по лицу, — а еще недавно были белесые.
— Я ничего не помню… — как-то неразборчиво ответил он.
— И не надо, — она робко прильнула к его плечу.
Они сели на берег рядом. Оказалось, что Ловкий о многом уже успел рассказать ему. Стрелок выразил свое сочувствие Беле по поводу тетушки Мухомор. Та вздохнула. А потом они говорили, говорили, говорили. Говорили обо всем. Беля рассказала и про Иву, и про чужого, и про то, как они пожар останавливали. Про Ласку никто из них не проронил ни слова. Будто и не было этих нескольких недель. Беля все равно оставалась напряженной в отношении Стрелка, ей больше уже не верилось, что они как в той балладе вместе уйдут по Реке Туда. Она чувствовала смутную тревогу, когда смотрела на него. Особенно, когда он выразил свое негодование по поводу планов чужих "просветить" темный Маленький Народ. А еще в ее голове то и дело всплывали слова Ивы: "Коли нет у тебя судьбы, значит, вам с ним не суждено быть вместе!"
Но все равно она прижималась щекой к его теплой шершавой руке, ища успокоение в знакомом голосе. Она ловила эти минуты теплого солнца. В ее душе жила любовь к нему. А может, не любовь? Но она была счастлива, что хотя бы сейчас они вместе. Пока. Она чувствовала, что они стоят на краю. И за край им вдвоем не перешагнуть…
Старая Ива склоняла упругие ветви к самой воде. Закатные лучи рисовали причудливые дорожки. Из густой травы о чем-то своем стрекотали кузнечики. Лягушки их не понимали, и настаивали на своей мелодии вечера. Все вместе выглядело умиротворяюще, и в то же время притворно спокойно. Робкие языки пламени костра бросали золотистые блики на старый ствол дерева. Запах жженого хлеба и копченого мяса дополнял картину. Темноволосый парень заканчивал свой ужин, когда откуда-то справа, из кустов донеслось какое-то странное движение, невнятный шорох. Стел пружинисто встал, бесшумно оголяя меч, и стал напряженно всматриваться в темноту леса. В круг света решительно вошла девушка, с вызовом глядя ему в глаза.
