Танит Ли - Игроки зимы
Когда он родился, его ждали сундуки, полные золота и серебра, и многие мили плодородной земли. А на горе в уединении смиренно жил священник. Эта странная история все изменила…
Вдруг дверь распахнулась, несмотря на чары, которые Оайве наложила на нее. Вошел Седой, плотно закутанный в свой плащ из волчьей шкуры. Его лицо застыло. Не взглянув на Оайве, он шагнул к Нивусу.
— Вы расскажете мне эту историю, Лорд Священник? — кротко попросила Оайве.
— Да, может быть. Хотя будет лучше, если это сделает Седой.
Глаза Седого напряженно и странно настойчиво глядели в пустоту.
— О чем я должен рассказать ведьме, Повелитель?
— Историю о маленьком сыне благородного дворянина и бедном священнике с гор.
Седой равнодушно и размеренно начал рассказывать.
— Когда у вельможи родился сын с седыми волосами, все посчитали это знаком того, что он обладает магическим даром. Конечно, это скорее было верой жителей деревень вдоль реки на земле, принадлежащей этому вельможе, нежели убеждением самого благородного господина. Однако мать Седого услышала эти разговоры и поверила им, приняв за истину.
Тогда она уговорила своего супруга отправить мальчика для обучения к отшельнику, уединенно живущему в часовне на горе. Он был благочестивым человеком, этот священник, и сведущ в Магии. Но однажды зимой к нему нагрянула болезнь и в ночь, предначертанную богом, он умер. Однажды утром мальчик, которого я называю Седым, нашел священника окоченевшим и холодным.
Седой сделал паузу.
— И тут начинается самая забавная часть истории, не так ли, мой Повелитель?
Нивус молчал.
— Седому было тринадцать лет, и он испугался, когда увидел холодное тело священника. Он понял, что учитель мертв, но со свойственной юным горячностью надеялся, что сумеет вернуть его к жизни. Священник, занимавшийся целительством, записал немало магических формул, имеющих отношение к его искусству. Мальчик видел деревянные таблички с написанными на них заклинаниями, но священник строго-настрого запретил ему даже открывать сундук, в котором они хранились. Но, находясь в глубокой печали, Седой не послушался запрета и вынул дощечки из сундука. Скорбь о священнике и страх перед смертью придали ему силы воспользоваться волшебной формулой. Но то, что он заклинал, не было душой священника, улетевшей уже слишком далеко, чтобы вернуться. Вместо этого он вызвал скитальца, одного из тех призрачных духов, связь которых с эти миром слишком велика. Не все, но многие из них несут зло. Тот, которого вызвало заклинание, был стар. Он много скитался и забыл свое прошлое. И все же он использовал шанс вновь обрести плоть и кровь.
Дух перешел в тело мертвого священника, и вместе с телом ему досталось все знание, а также искусство волшебства, которым владел священник.
Когда мальчик заметил первые признаки жизни в теле своего старого учителя, он ликовал. Но потом он узнал, какую ужасную ошибку совершил.
Конец истории прост. Имя духа было Нивус. Этим именем он привязал меня к себе, и произошло это за один удар сердца.
Священник разбирался в колдовстве намного больше, чем пользовался им, ведь он был добрым, благочестивым человеком. Зато Нивус себя не ограничивал. Шесть лет я служу ему. За это время внешний вид тела моего старого учителя очень изменился. Конечно, вам бросилось в глаза, что он выглядит как нечто незаконченное, лишенное крови. Это следует приписать его злой сути. О, Нивуса не беспокоит, когда я обижаю его. Он допускает, что у меня есть для этого причины.
Нивус прервал его:
— Ты еще не рассказал ей о своем отце.
— Ах да, мой отец! Я должен был знать, что он заставит меня рассказать об этом… Отец поднялся против колдуна, чтобы освободить меня от его власти. Однако борьба была безнадежной. Вскоре отец потерпел поражение.
— Случилось кое-что еще, — спокойно вставил Нивус.
— Еще? Ну хорошо. Оайве видела, кем я становлюсь, меняя свой облик. Разумеется, она полагала, что это моя собственная свободная воля…
Седой в первый и единственный раз мельком взглянул на нее.
— Шел снег, и Нивус стоял в снегу перед этим домом. Он свистнул, и я должен был прибежать к нему как собака. Мне было шестнадцать. Был праздничный день. В большом зале нашего дома веселились гости, а жители деревень зажгли вдоль реки огни, отражения которых сверкали и качались на волнах. Мой отец вышел к двери и призвал к себе своих людей, и также мужчин из деревень. Он бросил Нивусу вызов и, прежде чем обнажить меч, призвал Всевышнего, прося у него покровительства и защиты. Тут Нивус произнес колдовское заклинание. Можно было увидеть слова, когда он говорил их: они вылетали из его рта и клубились в воздухе, как туман.
Мой отец упал на колени с пеной у рта. На его руках, на спине выросла шерсть. В зале закричала моя мать, и этот крик вдруг превратился в визг. Охотничьи собаки отца, лежавшие в зале у огня, с воем вырвались из дверей и унеслись прочь. Ни один мужчина и ни одна женщина из моего рода и никто из приближенных моего отца не получил пощады. Нивус превратил нас в волков и мы остаемся волками. Мы — волки. Мы всегда волки. Кроме Седого. Иногда колдун на короткое время возвращает ему человеческий облик. Но когда Седой — волк, то и думает он по-волчьи.
Седой снова замолчал.
— Расскажи ей о черном волке! — вновь потребовал Нивус.
— Да, — тихо начал Седой. — Черная волчья шкура, которую я ношу, потому что этого хочет мой Повелитель… Я убил черного волка не клинком и не стрелой, а вонзив ему клыки в горло. Он был вожаком стаи. Волки дерутся за лидерство. Теперь я — вожак стаи.
— Скажи, — настаивал Нивус, — кто был черным волком, которого ты убил и чью шкуру ты носишь, потому что так хочу я?
Лицо Седого напряглось от сдерживаемой ярости и глубокого страдания, но голос по-прежнему звучал холодно и равнодушно:
— Черным волком был мой отец. Я убил своего отца.
Оайве перестала дышать. Воздух показался ей отравленным ядом. Она взглянула на Седого, потом на Нивуса. Колдун пробормотал что-то. Слова причиняли боль ее ушам, ее разуму. Она зажмурила глаза, а когда снова открыла их, Седой исчез.
На границе тени и света, отбрасываемого колеблющимся пламенем очага, она увидела волка, наполовину стоящего, наполовину прогнувшегося. Радужки его глаз были как серебряные штрихи. С низким рычанием в груди он следил за колдуном.
— Убирайся прочь, волк! — приказал Нивус. — Иди, вой на луну!
Волк повернулся и выскочил из зала в ночь.
ЧЕРНЫЙ ЧЕРТОГ, ЧЕРНАЯ ДОРОГА
Оайве сидела в темноте, пытаясь сообразить, что же теперь делать.
С закрытыми глазами оказалось легко представить, что она снова вернулась в Святилище у моря, и шум деревьев в лесу был плеском морских волн. Лишь на одно короткое мгновение она позволила себе поддаться обману. Разве это поможет? Это для нее не выход.
