Ольга Романовская - Словенка
Гореслава кивнула головой.
В горнице, на перине девушка быстро заснула, однако и сквозь сон слышала она стук топора Добрыни Всеславича.
А во сне ей, конечно, привиделся Изяслав.
4
Кот — мурлыка тёрся о ноги, песни пел.
Гореслава сидела в горнице у окошка и с тоской смотрела на улицу. Со двора она третий день не выходила, а всё потому, что пошла в один тёплый денёк с парнями на речку. Солнышко сильно припекало; на небе — ни облачка. Вода в Тёмной прохладой манила, и, хоть и был серпень месяц, девушка решилась пройтись немного вдоль берега по мелководью. А парни, всегда на шутки и проказы падкие, возьми да столкни её в воду. Водица — то холодная была, особенно ввечеру.
Вернулась девка уже хворая, как от мороза дрожала. Мудрёна Братиловна перепугалась: как в глаза — то родичам Гореславиным посмотрит, если привезёт её в печище хворую. Хоть бежала девка без родительского позволения, да на её мужа телеге — значит, в Черене она ей за место матери. Быстро уложила Мудрёна бедовую в постель, молоком тёплым с мёдом напоила и побежала за Белёной Игнатьевной. " Ледея в руки свои Гореславушку нашу схватила, отпустит ли", — причитала кузнечиха, поторапливая хозяйку. Но плотника жена сказала, что девка быстро поправится; она — то в этом толк знала. Сварила травки лесные, напоила ими хворую. И исчез холод зимний, отступила Ледея.
… Вот и сидела Гореслава в горнице, пустым занималась.
Не было во дворе ничего приметного, всё как обычно. Добрыня срубы рубил, а сыновья ему помогали. Но вдруг прильнула девка к окну, притихла.
Во дворе заливалась Лисичка, Бирюк ей вторил. Увидала девушка, как подбежал матёрый пёс к воротам, ощетинился, зарычал.
Плотники топорами стучать перестали, обернулись на собачий лай.
У самых ворот стояли гости северные, а впереди тот самый рыжий бородач, которого Гореслава на торгу видела.
— Зачем пожаловали, люди добрые? — спросил Добрыня Всеславич. Он выпрямился во весь рост, скрестил руки на груди.
— Зря ты нас как гостей незваных встречаешь, — ответил бородач. — С миром к тебе пришли.
— Откуда же мне знать с добром ли, коли даже имени твоего не знаю.
Свей промолчал, только смело подошёл к крыльцу, рукой ворчащего Бирюка отстранил. Встал супротив хозяина, поклонился, но не до земли был тот поклон, лишь чуть голову наклонил.
— Сигурдом называют меня соплеменники, Сигурдом Рыжебородым. Слышал я, что ты, Добрыня Всеславич, плотник умелый.
— Если люди говорят, то правда.
— Прохудился у нас корабль…
— Не умелец я в корабельном деле.
— О матче тебе толкую. Поставишь добрую — щедро заплачу.
— Сделаю, — Добрыня кивнул головой.
Любопытство одолело Гореславу, потихоньку спустилась она в сени и дверь приоткрыла.
Свей неподалёку от крыльца стоял, приметил девичье лицо, на миг пред ним промелькнувшее.
— Как имя этой девы? — спросил он.
Промолчал плотник.
" Ой, беда с тобой, девка неразумная, — причитала Белёна Игнатьевна, в окошко посматривая. — Бедная мать твоя, у которой ты, непутёвая, уродилась. И хвори — то за тобой попятам ходят, да и ума Боги не дали. Сидела бы тихо себе в горнице, приданое бы себе шила. Недобрый глаз ведь у бородача того, как бы не сглазил, красавицу".
Гореслава помалкивала; сама не рада была, что на глаза свею показалась.
Гости заморские скоро со двора ушли, вместе с ним и хозяин со старшим сыном. Хозяйка же возле печи копошилась, Миланью за снедью в клеть поминутно посылала.
Аромат щей поплыл по избе, вылетел во двор. Собаки его учуяли, заскулили, косточки сахарные поджидая.
Наумовна в куту сидела, за умелыми хозяйскими руками следила. Скучно ей было да и взгрустнулось немного. Кузнец с женой только к обеду из града возвратились, поэтому поговорить ей не с кем было. Но вот Миланья села подле неё на лавку с сочной морковиной в руке. Работы для неё пока Белёна Игнатьевна не нашла, вот и отдыхала чернавка.
— А что, Миланья, давно ли ты живёшь тут?
— Девчонкой совсем малой купил меня Добрыня Всеславич.
— У кого купил?
— У датчан. Наше печище у самого берега Варяжского моря было… Пришли они в берёзозоле, избы наши пожгли. Тын двора нашего обгоревший весь в крови был… Меня, малую, на ладью притащили. Кричала я, к матери рвалась… Матушка моя ко мне руки тянула, не выдержала, побежала… Убили её. Топором. А я… Я с датчанами три года проплавала до того, как в Черен меня привезли. Там и продали. А хотели, помнится, везти в Альденгьюборг.
— Альденгьюборг?
— В Ладогу, князя варяжского град.
— Расскажи о датчанах.
— А что рассказывать? Звери они, не люди. И имена — то у них тоже звериные.
— Что за имена?
— Не помню уж. Мудрёные они. Только прозванье одного, слепого, помню. Он вместе с ними плавал; любили они песни его слушать. Седобородым звали.
— А тот рыжий, что к нам заходил, тоже датчанин?
Призадумалась Миланья, головой покачала.
— Северные люди они, но не датчане. Свеи, наверное. Урмане у нас не часто хаживают.
— Миланья, иди сюда, — Белёна Игнатьевна к девкам обернулась. — А ты, краса, раз уж нос во двор кажешь, за водой сходи, недалече.
…Колодец был от двора в двух шагах, его для нескольких дворов делали. Гореслава повесила вёдра на коромысло и пошла обратно ко двору. Когда к воротам подходила, увидала в конце улицы свеев. Гордо они взад — вперёд прохаживались, высматривали кого — то.
" Не меня ли", — подумалось девке. Прижалась она к тыну, чуть воду не расплескала.
А свеи походили ещё немного да и ушли.
Отлегло у девушки от сердца.
… Все к щам ароматным возвратились. Мужчины сразу за стол сели, а женщины к обеду накрывали.
— Наумовна, подь сюда, — Сила девку рукой подозвал.
— Что, Сила Жданович?
— Слышала ли о посиделках девичьих?
— Нет, не слыхала.
— Ужель Миланья не наушничала?!
— Не говорила она ничего.
— Завтра ввечеру к градцу иди, там парни с девками гулять будут. А после к старосте вместе с ними иди. Сестрицы княжеской сына повстречаешь.
Заалели щёки девичьи, а Мудрёна Братиловна засмеялась. " Говорила же, что до грудня косу острижёшь, так тому и быть", — сказала она.
… Много дум в ту ночь девка передумала, и казалось ей, что домовой по горнице ходит, мимо её платка похаживает. К чему бы? К дороге домой или к свадьбе? Переходить невесте в женихов дом.
И заснула она, думая об Изяславе; и приснился ей вновь чудной сон.
… Нево — море пред ней раскинулось, глазом не окинуть. А у берега корабль стоит, качается. И машет с него ей кто — то. Гореслава спешит к нему, идёт прямо по кромке воды и всё лицо разглядеть хочет. Мерещится ей лицо Изяслава, но вдруг черты его расплываются, и вместо одного видится ей другое лицо. Но запомнить его девушка не успела: налетел с моря ветер, унёс ладью далеко за облака. И осталась Гореслава одна…
