Дмитрий Кузьмин - Лис. Сказания Приграничья (СИ)
— Спасибо за воду, — на этот раз смог сказать я. — Меня зовут Игорь.
— Иго-рь. Сложное имя. Зови меня Кэттон, — проговорил спаситель. Я подивился тому, с какой гордостью мой собеседник представился. Не зазнайства, ни тщеславия — Кэттон не ждал, что я узнаю его, а просто озвучил имя, но голосом продемонстрировал столько внутренней силы, сколько даже ни снилось знати из высокого общества.
— Называй меня Лис. Знаю, для ваших мест мое имя непривычно, — ответил я, осматриваясь. Мы были заперты в клетке — с трех сторон окружали стены из камня, с оставшейся — железные прутья, вбитые в пол и потолок. Расстояние между ними было — аккурат просунуть руку до локтя, дальше преграда мешала.
— Кто так тебя? — спросил Кэттон, указывая ладонью на мое лицо. Я прикоснулся к губам — и так понятно, что опухли. Пальцы осторожно погладили шишку на затылке — боли практически не было, все онемело. Похоже, организм, выспавшись, начал процесс восстановления. Продолжив ощупывать раны, я чертыхнулся — кожа воспалилась и под правым веком, похоже, через несколько часов гематома распухнет так, что пару дней я буду пользоваться только одним глазом.
— Если бы я знал. Называли его Сеттерик, — ответил я, принимая сидячее положение. Облокотиться в камере можно было только на холодный голый камень. Что я с удовольствием и сделал — прохлада рисковала подарить мне воспаление легких, но и ослабила боль в изрезанной камнями спине.
— Сеттерик Ольстерр? — вскричал Кэттон, прижав руки к груди. Вид у пленника был напуганный. — Чем ты разозлил графа?
— Кажется, он подумал, что я украл лошадь одного из его парней, — улыбнулся я в ответ, но тут же скривился — подсохшая рана на губе вновь пошла кровью.
— Тогда удивительно, что ты здесь. За такие дела граф может и голову отсечь, — пролепетал испуганный Кэттон. Глаза пленника широко распахнулись, он не отрываясь смотрел на меня. Я заметил, как дрожат его пальцы.
— Ну не убил же, — засмеялся я, подавив желание спрятаться в углу камеры и лежать там, зализывая раны. Время восстановиться еще будет, сейчас нужно понять, что делать здесь. Только осторожно — будет грустно, если единственного в этом мире человека, который сейчас может помочь, потеряет сознание от страха. — А ты здесь за какие провинности?
— Год вышел неурожайный, — сказал Кэттон, помрачнев на глазах. Брови пленника сдвинулись к переносице, губы чуть вытянулись вперед, сжались. Казалось, сейчас мужчина готов расплакаться. Я помолчал, давая своему спасителю время собраться. В камере повисла тишина, прерываемая сопением Кэттнона. Я прислушался — где-то вдалеке шумели, доносилось мерное постукивание и грозные крики.
— И я не смог собрать денег на дань Ольстеррам. Дом мой на их земле стоит. Стоял уже, — наконец заговорил Кэттон.
— Что значит стоял? — переспросил я.
— Будто ты сам не знаешь, что такое не отдать золото графу, — буркнул Кэттон, садясь напротив меня. Пленник поежился — похоже, холод от камней пробирался под шерстяную робу.
— Я не из этих мест, издалека, — пробормотал я, скрывая взгляд. Объяснять что-то пленнику не хотелось. — Потом расскажу.
— Дело твое, — поморщился Кэттон, но через мгновение продолжил. — Воины графа приехали раз, забрали золотой. Я сказал, что больше нет. Они дали сроку неделю — да мне хоть месяц. Где же я возьму урожай-то, чтобы продать. Потом приехали снова, я думал, уговорю, отдам на следующий год побольше — место-то есть, засею корнеплодами, они хорошо растут.
— Много должен-то? — уточнил я, вертя в руках пустую крынку. На донышке оставалось несколько капель — я потряс емкость надо ртом, поймал их языком. Мало. Организм требовал воды, во рту снова пересохло.
— Еще два золотом. Ольстерры в прошлом году дань подняли. Тогда мы насобирали кое-как, запасы продали. А сейчас воины пришли — все забрали, значит. Запасы в телегу погрузили, жену с двумя дочерьми туда же. Говорят, служанками в замке сделают. Это на один золотой долга, говорят. Ну, а меня сюда отправили — второй отрабатывать. Лет через десять, может, и выйду. Да только вряд ли — или не доживу, а если и доберусь целым, то забудут уже, за что я здесь. Кто ж меня выпустит-то. Ольстерру и дела нет до старого Кэттона. Главное, чтоб моих там не обижали, — говорил Кэттон.
Мужчину словно прорвало, он вываливал слова торопливо, будто боясь, что его прервут. Что он не успеет поведать о своей жизни, о том, что засело у него в груди уже давно и стремилось наружу, но никак не находило слушателя. Я молчал — Кэттону нужно было выговориться. К концу рассказа у пленника в глазах стояли слезы. Что здесь сказать? Как приободрить его?
Сказать, что он выберется отсюда раньше? Даже я понимал, что вряд ли. Успокоить, что с его дочерями все хорошо? Судя по глазам Кэттона, это не так, и он это понимает.
Я задумался — что я вообще знаю об этом мире? Какие здесь правила? Как нужно себя вести? Ведь если скажешь что-то не так, то вряд ли тебе грозит небольшая драка, как в моем мире. Нет, скорее тебе отрубят голову, и не посчитают это излишней жестокостью. Вот что я понял за те короткие часы пребывания здесь.
Мысли прервались стуком — похоже, в переулке рядом с нами отворилась дверь. Грохот лязгающих сапог эхом отражался от стен. Около камеры показался детина с пудовыми кулаками. Огромный, он макушкой подпирал каменный потолок. В пальцах, похожих на сардельки, мелькнул ключ, стражник неожиданно ловко провернул его в пазе замка. Камера отворилась.
— На выход, убогие. Пора отрабатывать пайку, — пробасил он и пошел дальше. Я смотрел и открытую дверь и думал — может, напасть сейчас? Нет, рано. Я даже не знаю, куда бежать.
Кэттон утер рукавом робы лицо, поднялся, сделал шаг к выходу. Обернулся на меня.
— Не зли стражника. Иначе оба останемся без еды, — уже спокойно проговорил мой новый приятель. Я подивился — как быстро он восстановил самообладание. Только что чуть не плакал, рассказывая об утерянной семье, а уже через секунды снова спокоен. Что-то не так с этим Кэттоном.
— Куда нам нужно идти? — спросил я, поднимаясь. Тело отозвалось болью, но я старался игнорировать ее — главное, тяжелый травм нет, а к остальному можно и привыкнуть.
— Как куда? Мы же в темнице. На рудники, за медью, — удивился Кэттон и вышел из камеры.
Я последовал его примеру. Из-за угла показался стражник. Посторонившись, я пропустил его, вжавшись в стену. За ним, понуро опустив головы, брела колонна мужчин в таких же, как у Кэттона, робах.
— Новенький, — неодобрительно сощурился стражник, оглядев меня с ног до головы. — Одежду получишь вечером, пока и эта сойдет. Кирки на выходе. Поторапливайся.
