Марк Лоуренс - Император Терний
Она подняла глаза от свитка, когда я преодолевал последние метры, — сгорбленная старая женщина с блестящими черными глазами, похожая на седую потрепанную ворону.
— Достопочтенный Йорг Анкрат, король Высокогорья Ренар. Внук графа Ганзы.
Она представила меня самой себе.
Я едва заметно поклонился, сообразно ее рангу, и ответил, как предписывал местный обычай:
— У вас есть на то право, мадам.
— Для нас честь приветствовать тебя в Альбасите, король Йорг, — сказала она тонкими сухими губами, и писарь все записал на пергаменте.
— Прекрасный город. Если бы я мог, забрал бы его с собой.
Снова заскрипело перо — мои слова с невероятной скоростью уходили в историю.
— Каковы ваши планы, король Йорг? Надеюсь, мы сможем уговорить вас остаться? Двух дней будет достаточно, чтобы подготовить официальный прием в вашу честь. Многие местные купцы будут биться за право говорить с вами, и наша знать начнет состязаться за возможность принимать вас у себя, хотя вы, насколько я знаю, уже обещаны Миане из Веннита. И, разумеется, кардинал Энком пригласит вас на мессу.
Я с удовольствием не стал дожидаться, пока писарь закончит, но поборол искушение начинить свой ответ редкими сложными словами и шумами, чтобы усложнить ему задачу.
— Возможно, когда я вернусь, Правительница. Сначала я намереваюсь посетить холмы Иберико. У меня есть дела в землях обетованных: в королевстве моего отца есть несколько районов, где еще пылает Огонь Тысячи Солнц.
Я услышал, как перо дрогнуло. Однако старуха и глазом не моргнула.
Огонь, что сжигает обетованные земли, невидим и не дает тепла, король Йорг, но плоть он не щадит. О таких местах лучше узнавать, не выходя из библиотеки.
Она не стала говорить о том, чтобы отложить поездку, пока ее знать и купцы не насытятся мной. Коль скоро я отправлялся в холмы Иберико, эти усилия были бы напрасны — деньги, выброшенные в могилу, как говорят в этих краях.
— Хорошо начинать путешествие в библиотеке, Владыка. Вообще-то я пришел к вам с надеждой, что в одной из библиотек Альбасита можно найти карту холмов Иберико поприличнее той, что я срисовал со свитков своего деда. Я бы счел великой честью, если бы мне предоставили такую карту…
Интересно, каким она меня видела, насколько юным с моими доспехами и самонадеянностью. На расстоянии пропасть менее заметна. Из глубины ее лет я, наверное, выглядел сущим ребенком, малышом, бегающим по краю обрыва, не задумываясь о последствиях.
— Я бы посоветовала не только начать, но и закончить это путешествие среди свитков, король Йорг. — Она заворочалась в кресле — наверняка суставы беспокоили. — Но когда старость говорит с юностью, ее не слышат. Когда планируете уезжать?
— На рассвете, Правительница.
— Я пошлю своего писаря отыскать карту, и с первыми лучами солнца вам ее передадут у Северных ворот.
— Благодарю вас. — Я склонил голову. — Надеюсь, на банкете по возвращении у меня будет что рассказать вам.
Она отослала меня, нетерпеливо махнув рукой, не ожидая увидеть снова.
6
Пятью годами ранее
Мы с Солнышком вышли из Северных ворот в серых сумерках, простирающихся над миром перед рассветом. Улицы кишели людьми. Летом Лошадиный берег раскаляется, и только в ранние утренние часы бывает полегче. К полудню местные укрываются за белыми стенами, под терракотовой черепицей, и спят, покуда солнце не покинет зенит.
На улицах, ведущих к воротам, и лежащей перед ними обширной площади уже кипела жизнь. Двери таверн были открыты, люди заносили внутрь на плечах бочонки и скатывали их в погреба по доскам. Женщины с серыми лицами черпали ведрами грязь из канав. Мы прошли мимо кузницы с открытыми дверями, чтобы прохожие видели, как там работают, и захотели купить то, что было сделано с таким трудом. Над горном согнулся паренек, раздувая огонь, погасший за ночь.
— А могли бы еще спать. — Солнышко дернул коня, пытавшегося до чего-то дотянуться.
Крик заставил нас снова обратить внимание на кузницу, мимо которой мы уже прошли. Мальчишка-подмастерье лежал на улице. Он пытался подняться с мостовой, его лицо было исцарапано, голова тряслась. Кузнец вышел из мастерской и пнул его так, что тот аж взлетел. Воздух со свистом вырвался из его легких. Грязные волосы мальчишки были светлыми, почти золотыми — редкость на дальнем юге.
— Ставлю на здоровяка, — сказал я.
У моего брата Уилла были такие волосы.
— Ага, этот и правда здоровяк, — кивнул Солнышко.
На кузнеце были только кожаный передник от плеча до колена и подвязанные веревкой штаны, мышцы рук блестели. Работа тяжелым молотом от рассвета до заката явно способствует поддержанию формы.
Ребенок лежал на спине, подняв одну руку, слишком запыхавшийся, чтобы стонать, из угла губ стекала струйка крови. Я подумал, что ему, наверное, лет восемь, ну самое большее — девять.
— Я что, пинками должен в тебя все вколачивать?
Кузнец не кричал, но у него был голос человека, привыкшего заглушать звук наковальни. Он пнул голову мальчишки, и тот перекатился по земле. Теперь сапог кузнеца и волосы паренька покрылись кровью.
— Проклятье. — Солнышко покачал головой.
Кузнец приближался.
— Надо это прекратить, — произнес Солнышко, но было видно, что он не горит желанием помочь.
Что-то в лице кузнеца напоминало мне о Райке, а это не тот человек, на пути у которого стоит вставать.
— Мальчишек пинают каждый день, — сказал я. — Дети умирают каждый день.
Некоторым даже голову об мостовую разбивают.
Нависая над скорчившимся от боли мальчиком, кузнец подался назад, чтобы снова замахнуться, помедлил, принимая решение. Он поднял сапог, чтобы вышибить дух из мальчишки. Возможно, счел того непригодным и решил от него избавиться.
— Они не каждый день умирают на глазах у гвардейцев графа Ганзы. Граф бы такого не допустил. — Но Солнышко не двинулся с места, лишь крикнул: — Эй, кузнец, прекрати!
Тот замер, каблук его завис в нескольких сантиметрах от головы парнишки.
— Я уже подбирал бродяжек, и все они умерли, — сказал я с горечью.
Я видел кровь в золотых кудрях и чувствовал, как держат, не отпуская, тернии. Я выучил этот урок смолоду, страшный урок, полученный в крови и под дождем. Путь к вратам Империи лежал у меня за спиной. Человек, которого отвлекают от этого пути бродяги, который взваливает на себя чужие беды, никогда не будет восседать на высшем престоле. Оррин из Арроу мог спасти детей, но они не спасли бы его.
— Это уличный оборвыш, — сказал кузнец. — Дурак необучаемый. Я месяц кормил его. Держал у себя в доме. Он принадлежит мне.
