Александр Волков - Пришелец
— И кто же будет жить в твоем идеальном Городе? — услышал он вдруг над самым ухом.
— Они, — сказал Норман, кивнув в сторону Бэрга и Тинги, стоявших в обнимку у самой стены и с любопытством разглядывавших серьги и колечки на камышовом лотке площадного торговца.
— А с остальными что ты сделаешь? — спросил тот же голос. — С теми, кто не захочет изучать науки и предаваться созерцанию бессмертных творений духа? Куда ты их денешь? В каменоломни? В каторгу? На галеры?..
— Эрних и падре будут беседовать с ними до тех пор, пока они не поймут…
— Ерунда! — раздалось раздраженное восклицание. — О чем они с ними будут говорить?.. На каком языке, точнее, какими словами?.. Пьяная похотливая чернь, гуляющая в предвкушении кровавых зрелищ, — какими творениями духа ты собираешься поразить их скудное воображение?
— При свете солнца я видел храмы, построенные по расчетам искусных зодчих, их математики весьма точно вычислили периоды обращения звезд и планет, да и в малых творениях здешних ремесленников, — Норман двумя пальцами взял тончайшую золотую цепочку с лотка торговца, — я вижу стремление к красоте и способность сотворить ее…
— Зодчие, математики, ремесленники — все равны перед каменным идолом на плоской вершине пирамиды, — сказал голос, — немым слугам Толкователя Снов безразлично, кого они бросят на жертвенный камень, чью грудь пронзит обсидиановый нож и чье сердце будет брошено к подножию истукана…
— Этого больше не будет! — воскликнул Норман. — Шечтли сказали, что победитель Больших Игр получает право изменить Закон!
— Изменить Закон, — тихое повизгивающее хихиканье, — изменить Закон, о-хо-хо! Я умираю!..
— Да провались ты!.. — Норман резко повернул голову на голос, но у стены не было никого, кроме тощей, густо напудренной шлюхи, тянувшей к нему корявые пальцы с зелеными ногтями. Норман с омерзением оттолкнул ее и, подняв голову в поисках исчезнувшего собеседника, увидел над разлохмаченной кромкой крыши остроухую голову рысенка. Зверь смотрел на человека неподвижным пристальным взглядом желтых глаз и словно хотел сказать, что все пройдет и перемелется в бездонной пасти всепоглощающего Времени.
Эрних появился лишь под утро, когда запотевшие змеиные шкуры в окнах серыми пятнами высветлились на стене хатанги. При звуках легких стремительных шагов падре откинул край полога и увидел в синеющем дверном проеме стройный силуэт юноши, над плечом которого мерцала вдали незнакомая звезда. Вдруг весь двор озарился ровным зеленоватым светом, и за спиной Эрниха возникла высокая фигура в серебристом плаще с остроконечным капюшоном.
— Значит, скоро? — услышал падре голос Эрниха.
— Да, — ровно и бесстрастно проскрипела фигура, — тебе страшно?
— Страшно? — переспросил Эрних. — Не знаю…
— Ты не знаешь, что значит — страшно? — холодно усмехнулся призрак.
— Не знаю, — тусклым и словно не своим голосом ответил Эрних.
— Узнаешь, но помни: ты должен быть первым! — вкрадчиво произнес призрак и исчез, мелькнув полами серебристой мантии.
— Но почему именно я?.. — прошептал Эрних ему вслед.
Ответом ему была тишина. Зеленоватое сияние во дворе медленно угасло, и только одинокая звезда, подобная сверкающему глазу неведомого вселенского божества, по-прежнему излучала холодное мерцающее сияние.
Вершина пирамиды приближалась. Пот стекал с покатого лба падре, просачивался сквозь редкие брови, щипал глаза и высыхал, оставляя на впалых щеках белые соляные потеки. Но идущий рядом Дильс упорно и неустанно поднимал жилистые колени и, ставя босую ступню на тростниковую циновку следующей ступени, оборачивался и протягивал падре твердую ладонь.
— Дильс, оставь… Закон… — задыхаясь, бормотал падре, поглядывая на каменные лица стражников по краям лестницы.
— Плевал я на этот Закон! — сквозь зубы отругивался воин. — Давайте руку!
— Да, Закон жесток, но все же я полагаю, что не следует так бесцеремонно нарушать… — возражал падре, подавая Дильсу руку и с его помощью перебираясь на следующую ступень.
Над краем верхней ступени уже выступил крутой лоб идола, увенчанный оскаленной пастью ягуара и двумя гребенчатыми змеиными головами.
Эрних, Тинга и Бэрг шли в середине процессии, но в тот миг, когда до верха оставалось не больше пяти ступеней, Эрних вдруг отпустил локоть девушки и в несколько прыжков очутился на краю площадки. Падре видел, как он на миг застыл, очевидно пораженный открывшимся зрелищем, и сам из последних сил рванулся вверх, влекомый вспыхнувшей тягой к опасности. Но когда его голова поднялась над площадкой, все было уже предрешено. Эрних стоял на коленях перед Верховным Правителем, чей темный горбоносый лик был густо изукрашен кольцами белой глины, овальными шероховатыми пятнами охры и причудливыми переплетениями лиловых татуировок. Правитель сидел на высоком троне, выстланном пятнистой шкурой ягуара, когтистые лапы которой покрывали каменные подлокотники, выполненные в виде чешуйчатых морд янчуров. Слева от трона стоял морщинистый бритоголовый жрец, чьи темные глаза, наполовину прикрытые набрякшими треугольными веками, пристально вглядывались в едва заметный серебристый блик над головой Эрниха. Но не правитель и не жрец занимали все внимание юноши; его взгляд был направлен на одноногого старика, неподвижно стоящего чуть позади трона и опиравшегося на две тонкие изогнутые подпорки. А над всей площадкой возвышался могучий каменный идол, составленный из переплетенных змеиных тел, оскаленных звериных морд, сдавленных грубыми человеческими пальцами, птичьих голов с хищно загнутыми клювами, торчащих из разодранных акульих челюстей. Но самое жуткое в этом истукане было то, что всеми своими бесчисленными выпученными глазами он смотрел на плоский, покрытый бурой коростой камень у собственного подножия.
Правитель вскинул ладонь над правым плечом, и старик, переставив подпорки и качнувшись всем своим тощим, дочерна загорелым телом, очутился рядом с троном. Жрец наклонился к Верховному и что-то негромко прошептал в длинные пестрые перья, прикрывавшие его густо окольцованные уши. Верховный коротко тряхнул оперенным шлемом и издал резкий пронзительный клич.
— Иц-Дзамна готов принять жертву! — тонким дребезжащим голосом сказал старик на смеси кеттского с гардарским.
— Я все понимаю, Гильд, — ответил Эрних, — не утруждай себя!
— Неужели тебе не было сказано, что первый, кто взойдет на вершину, будет принесен в жертву? — быстро прошептал старик, сильно наклоняясь вперед.
