Пол Андерсон - Собака и Волк
— Я отдам морским силам все, что они запросят, лишь бы оставили нас в живых, — воскликнул в отчаянии Катто.
Сказав это, он тут же пожалел о своих словах и хотел исправить ошибку, но в тот же миг налетел резкий ветер, поднял волну, и они ощутили на губах ее соленый вкус. Туман отодвинулся от лодки, хотя тучи затягивали небо по-прежнему. Справа и слева от борта проступили неясные, но могучие очертания. Они становились все ближе.
— Христос милосердный, это же бухта Иса, — закричал Катто. — Как получилось, что мы заплыли так далеко? Ветер несет нас прямо на нее.
— Что будем делать? — прокричал Эсун. Сюрах схватился за висевший у него на шее амулет из моржовой кости и забормотал полузабытые заклинания.
— Старайтесь отойти в сторону, — мрачно ответил Катто.
Молодые люди старались изо всех сил, но увы: «Крачка» не слушалась. Парни работали отпорными крюками, а отец сидел у штурвала. Скалы здесь были не природные. За несколько лет, что прошли со времени потопа, большая часть обломков легла на дно, но все же руины погибшего города до сих пор торчали из воды. Их до сих пор можно было распознать, хотя соленая вода сильно их разъела. Вон там виднеется кусок стены, под которой они когда-то гуляли, а здесь пьяно наклонилась обломанная колонна, чуть подальше статуя уставилась на них слепыми глазами, а за шхерами поднялась груда мраморных осколков. Горло стиснуло, и дело было не только в усталости.
Прилив доходил до своей высшей точки, но в этот вечер всю свою ярость он обрушивал на скалы, а к берегу подходил почти ласково. Лодка заскребла килем о песок.
— Бросайте якорь, — приказал Катто.
— Переночуем на берегу, — сказал он сыновьям. — Завтра утром начнется прилив, тогда и отправимся.
Юноши обрадовались. Провести ночь в лодке им явно не хотелось. Перешли вброд на берег, захватив с собой еду, рыбачье снаряжение и канат, чтобы надежнее закрепить лодку.
Ветер усилился и, разбросав по сторонам туман и тучи, надвинул их на оба мыса. Тусклый закат погорел немного и исчез. С востока шла ночь, соленый холодный ветер пробирался сквозь одежду.
— Ветер с севера, — сказал Катто. — Если к утру не переменится, доставит нас прямехонько к рыбным местам. За это надо благодарить святого Мартина.
— Да, это он, — согласился Сюрах.
В полуразрушенный амфитеатр они пойти не осмелились: кто знает, может, там скрываются привидения. На траве валялись кости мулов и головешки от костров. Видно, на кострах этих мулов и жарили, а в качестве топлива использовали повозки, которые мулы сюда притащили. Повозки сгорели не полностью, валялись обломки.
— Это работа скоттов, — задумчиво произнес Катто. Рыбаки взяли охапки деревянных обломков и отнесли их на берег к скале. В этом месте у них была привязана лодка. Спокойнее как-то, когда она рядом. Катто достал кремень, и они разожгли костер. Вспыхнуло желтое пламя.
Потом развернули постели и поужинали возле огня сухарями, сыром и сушеной рыбой. Напились воды из кувшина. Ночь подбиралась к ним, посвистывала, бормотала.
— Да, жутковато, — заметил Катто, — но, слава Богу, завтра мы отсюда уберемся.
В темноте раздался звонкий смех. Еда вывалилась из рук. Рыбаки вскочили на ноги и посмотрели в направлении звука. Высокий мелодичный голос насмешливо запел:
Рыбы плывут далеко в океан,
Так как меняется ветер.
Сильные брызги, как ураган,
Где же тебя мы заметим?
Где-то вдали от изгибов земли Скалы и рифы нас встретят.
Жены давно подумать могли,
Что ты чудовищем съеден.
Катто воздел кверху руки и простонал в темноту:
— Святой Мартин, помоги, помоги нам.
Певица, похоже, приблизилась.
Страшен в своем гневе Гром.
Бог тебя покинул.
За тобой идет сам Таранис,
Море разбудил он.
Там бьется сильная волна,
И громоздятся льды.
И, как всегда, приходит Лер,
Чтоб получить дары.
Завидев ее, Белую женщину, они тут же развернулись и побежали от берега. Песня преследовала их. Казалось, пение, начавшись на мысе Рах, доходит до мыса Ванис и обратно, звучит в долине, наполняет весь мир, стучит в головах и отдается в грудных клетках.
Белисама, словно ведьма
Дикую ведет охоту.
Женщины и маленькие дети
Рвутся за ворота.
Ветер разоренья завывает.
Ее свора всех настигнет,
Лай собак все оглашает,
Ближе, ближе, ближе.
Они бежали, пока не свалились, и лежали так до рассвета. Очнувшись, поморгали, недоверчиво глядя друг на друга. Потом с усилием поднялись на ноги и захромали в поисках людей.
Вернулись они вместе с несколькими бесшабашными любителями приключений. Они даже не могли рассказать, что с ними произошло и было ли что на самом деле. У них осталось лишь ощущение ужаса. Должно быть, о таком ужасе рассказывали им священники, когда описывали преисподнюю. «Крачка» была для них жизнью, но она исчезла. Никто из местных рыбаков ее не видел.
Они потащились обратно. В дороге Катто почувствовал жар. Он лежал дома в постели, пока жидкость, собравшаяся в легких, не задушила его. Эсун нанялся матросом на корабль, а Сюрах за нищенскую плату нашел себе работу в Аудиарне, на берегу.
О несчастье их быстро узнали, и рыбаки больше не осмеливались выходить в море, а многие зареклись рыбачить и на следующий год. Это означало, что пострадают теперь все. Арморика очень зависела от уловов. Людей страшил голод, и все же Дахут боялись сильнее.
IIУлетели аисты. За ними потянулись и другие птицы. Ночью слышались крики ржанок и чернозобиков, чибисов и лебедей, диких гусей и уток, а камни и пожелтевшая трава покрывались инеем. Бледно-желтые листья берез полетели на землю. Олени готовились сбросить рога. В мокрых лесах трубили охотничьи горны. Пламенели гроздья рябины. Со стуком падали на землю яблоки. Казалось, то стучится в двери зима.
Грациллоний и Эвирион с Ниметой вышли из хижины. День был холодный, безветренный и ясный. С неба окликнул их косяк диких гусей. За дощатым забором, над лесом, купался в солнечных лучах орел. Лошади, мирно щипавшие траву, подняли головы и посмотрели на подошедших людей. Некоторые сорвались в галоп по широкому пастбищу, хвосты и гривы весело летели за ними.
Грациллоний не мог сказать того, что хотел, в задымленной темной хижине. Говорить он собирался с Эвирионом, но и Нимета последовала за ними. Они пошли по тропинке вдоль забора. Места на ней хватало только для Грациллония, так что Эвирион шел слева от него по мокрой траве, а Нимета, босиком, — позади мужа.
