Майкл Муркок - Бегство из сумерек: Черный коридор. Кроваво-красная игра.Бегство из сумерек
Мэлдон! Этот крик ниоткуда был отчаянным и вместе с тем властным и даже ироничным.
«Да, — подумал он, — куда же?»
«Все или ничего, Мэлдон, — крикнул он самому себе, — ничего или ничего, все или все!»
Отсюда — значит сюда, и этот путь — бесконечный. Он не мог сказать, помнил ли он это или ему это говорили.
(Бесконечность + Мэлдон = Бесконечность).
Он вернулся обратно с радостью. Все было опять нормальным. Он остановился и присел на кусок разрушенной бетонной плиты с торчащими в разные стороны причудливо переплетенными прутьями, превратившийся в холмик мягкого песка, сквозь который проросли сорняки. Перед ним лежал город — крыши, трубы с плывущим дымком, шпили церквей, парки, кинотеатры. Знакомая картина, но не то, что он хотел.
Он поднялся и пошел по тропинке к городу, достаточно смутно представляя себе, кто он такой: зачем он…? почему он…? и так далее.
«К чему я мучаю себя этими попытками, — думал он. — В один прекрасный день я не смогу усилием воли вернуть себя обратно и меня найдут здесь либо обезумевшим, либо свернувшимся в комок».
Он все еще не мог решить, что было истинным — город внизу или эти развалины.
«Могут ли они оба быть реальными?» — думал он, шагая по дороге, ведущей в город.
Он прошел под железнодорожным мостом с могучими фермами, покрытыми облупившейся зеленой краской, и повернул за угол на боковую улицу, наполненную дымными запахами осени. Дома из красного кирпича здесь были окружены крохотными садиками, утонувшими за огромными, сильно заросшими живыми изгородями. Было слышно, как за одной из них играли дети. Он остановился и поверх изгороди стал смотреть, как они что-то строили из цветных кубиков и затем тут же все разрушали.
Когда кто-то из детей его заметил, Мэлдон втянул голову в плечи и пошел по улице дальше.
Однако ему было не суждено уйти безнаказанным. С криками: «Это он!» — дети выбежали на улицу и погнались следом, гогоча и выкрикивая знакомые насмешки:
— Псих Мэлдон — большой долдон! Псих Мэлдон — большая балда!
Он сделал вид, что не замечает их, и был им благодарен по крайней мере за то, что мальчишки преследовали его только до конца улицы. Было уже поздно, над домами сгущались сумерки. Его шаги отзывались гулким эхом под самыми крышами и колпаками дымовых труб.
Псих Мэлдон, псих мэлдон, психмэлдонпсихмэлдоппсих-мэлдон.
Удары сердца сливались с мэлдон, мэлдон, сердце выстукивало мэлдон, мэлдон, дома были все еще здесь, но уже постепенно наползали на развалины, и среди несуществующих дымовых труб билось эхо.
Сумерки сменились ночью, ночь — светом, и дома медленно исчезли.
Вокруг простирались ярко освещенные руины, нигде не заслоняя линию горизонта. Над головой сияло синее-синее небо и застыло на одном месте неподвижное солнце.
И вновь он старался избегать засыпанных пеплом впадин. Накренившиеся под невероятными углами плоскости, застывшие в пространстве и времени, никуда не обрушивались.
Что породило эти руины?
Он забыл про это.
А теперь остались только развалины — светило и небо исчезли, остался только свет. И только шум какого-то невидимого прибоя тяжело накатывался на останки его личности.
Мэл-дон, мэл-дон, мэл-дон.
Руины прошлого… Руины настоящего… Руины будущего…
Он вобрал их в себя, но и они поглотили его. И все вместе исчезло навсегда, поскольку теперь не существовало горизонта.
Разум мог бы охватить эти руины, но уже не было разума.
А вскоре не осталось и руин.
Сад развлечений Фелипе Сагиттариуса
(Пер. с англ. Н. М. Самариной)
Яркое солнце сияло в небесной голубизне над развалинами Берлина, было тепло и тихо. Я карабкался по поросшим растительностью грудам битого кирпича и обломкам бетона, направляясь расследовать убийство, произошедшее в саду шефа полиции Бисмарка.
Зовут меня Минос Аквилинас, я главный Метатемпоральный Следователь в Европе, и чувствую, что это дело будет для меня трудным.
Не спрашивайте меня о месте и о дате. Я никогда не утруждаю себя выяснением подобных вещей, они только запутывают. Выиграю ли, проиграю, — я подчиняюсь инстинкту. Меня снабдили всей имевшейся информацией. Труп уже вскрыли. Ничего необычного, разве что у него были обнаружены сменные бумажные легкие. Это несколько ограничивало его свободу. Единственным местом, где ими еще пользовались, как я знал, был Рим. Что делал римлянин в Берлине? Почему он был убит в саду шефа полиции Бисмарка? Как мне сказали, неизвестный был задушен. Человека с бумажными легкими задушить нетрудно, это не заняло много времени. Но кто и почему — ответить сразу гораздо труднее.
Путь до дома Бисмарка через развалины, простиравшиеся во все стороны, был неблизким. Лишь кое-где это однообразие нарушалось узнаваемыми останками рейхстага, Бранденбургских ворот, музея Брехта и других им подобных сооружений.
Я остановился и прислонился к единственной уцелевшей стене дома, снял пиджак, ослабил галстук, вытер носовым платком шею и лоб и закурил сигару. Стена отбрасывала кое-какую тень, и я немного остыл, прежде чем продолжить путь.
С очередной громадной кучи кирпича, густо поросшей голубоватой сорной травой, я увидел особняк Бисмарка. Он был изваян в некоей смеси стилей Валгаллы и Олимпа, которым все тут увлекались. Перед домом был разбит зеленый газон, а позади — сад, окруженный настолько высокой стеной, что были видны лишь верхушки деревьев, хотя я смотрел на сад сверху.
Мощные греческие колонны по краям портика подпирали барочного стиля фасад, украшенный барельефами с изображениями людей в рогатых шлемах, разящих, очевидно, без разбору и драконов, и себе подобных.
Я осторожно спустился на газон, пересек его и, поднявшись по ступенькам, оказался перед массивной входной дверью. Похоже, она была из бронзы и тоже украшена барельефами, изображавшими на этот раз безбородых всадников в значительно более искусных и сложных доспехах, вооруженных двуручными мечами. У некоторых были колья и топоры.
Я позвонил в колокольчик и стал ждать. Времени оказалось вполне достаточно, чтобы изучить сии произведения искусства, прежде чем одна из дверных створок распахнулась. Старик в полувоенном одеянии, не без некоторых усилий старавшийся держаться прямо, взглянул на меня, приподняв седую бровь.
Я представился, и он впустил меня в прохладный темный зал, заставленный такими же доспехами, которые носили воины, изображенные на дверях. Старик открыл дверь с правой стороны зала и попросил подождать там. Казалось, комната, в которой я очутился, состояла только из кожи и металла, — так много было здесь оружия на стенах и мебели с кожаной обивкой.
