Ева Софман - Та, что гуляет сама по себе
Это должно быть так жутко: жить и быть лишённым всякой человечности. Не знать простых чувств и радостей, не быть способным любить или сострадать. Жить вечно, вечность оставаясь одному — один на один со своей ненавистью, один на один со своей злобой, один на один с самим собой…
Пальцы на её запястье разжались, точно обожжённые.
— Что… — он отшатнулся, будто Таша его ударила, — что ты делаешь?
…почти как Дракон.
Медленно, медленно она шагнула вперёд — к нему и к мосту, коромыслом перекинувшимся через ручей.
— Я прошла через страшные опасности и невыразимые страдания. Я прошла через свои страхи и кошмары. Я прошла через пространство и время, через жизнь и смерть. Я прошла все препятствия, которые расставили на моём пути. И никому не дано меня остановить.
Последние страницы. Выцветшие строчки на пожелтевшей бумаге. Легенда, подходящая к концу. И каждый ребёнок знает, что конец этот должен быть счастливым.
Амадэй вновь отступил:
— И как же ты думаешь одолеть меня?
Шаг вперёд.
Слова с пожелтевших страниц, слетающие с её губ. Те самые слова. Нужные. Единственно-верные.
— Ты всерьёз думаешь, что меня, меня — можно победить?
— Моя воля столь же сильна, сколь и твоя.
— И ты надеешься одержать надо мной верх глупой верой в детские сказки? Глупой верой в то, что добро всегда побеждает зло? Но добро не спасло твоего отца, не спасло твою мать и не спасло твою сестру, а в жизни всё далеко не так, как в сказках. Зло всегда было, есть и будет сильнее добра. Даже день бессилен перед ночью. Тебе не победить меня — неужели ты так глупа, что не можешь этого понять?
— Пусть на твоей стороне силы, которыми я повелевать не могу — ты не сможешь одолеть меня. И пусть ты владыка тьмы, и пусть могущество твоё во сто крат больше, и пусть ты видел то, что не может привидеться в самом жутком кошмаре — тебе не дано победить.
Он вскинул руку — но отскочил, будто оттеснённый неведомой силой. Незримой, неосязаемой…
Ещё шаг. На его лице отразилось непонимание:
— Что ты сделала со мной?
— Я сильнее тебя.
Она смотрела прямо в глаза Палача, а тот лишь слепо пятился назад — пытаясь, но не в силах отвести взгляд.
— Потому что моя душа — свет. И чистая душа имеет силу, какую зло не может даже себе представить.
Шаг.
Они уже были у самого моста.
— Я уничтожу тебя! — его голос наконец сорвался на крик. — Защищайся! Сражайся!
Таша лишь подняла ладонь, вытянув руку в безмолвном "стой" — и метнувшийся вперёд амадэй замер, наткнувшись на незримую преграду.
— У тебя нет власти надо мной.
Шаг.
Мост был уже совсем близко. Он изворачивался, пытаясь выбраться из ловушки — бесполезно.
Ни то услышать, ни то вспомнить…
"Силой души своей…"
— И светом души моей…
"Властью, данной мне…"
— Силой, данной мне…
"Словом, что произнесено было до начала времён…"
— Словом моим…
"Я освобождаю тебя".
— Я повелеваю тебе — возвращайся во мрак.
Таша сделала последний шаг. Он отшатнулся и, потеряв равновесие, миг балансировал на краю.
То, как амадэй, не успев даже вскрикнуть, рухнул спиной назад, Таша просто увидела.
А то, как он исчез, провалившись сквозь мост, которого для него не могло существовать, и то, как его без звука приняла в свои объятия бездонная сизая мгла — увидела в разных реальностях.
Воин, Палач, Избранный Богиней закончил своё существование.
Добро победило.
Таша опустилась на колени, глядя на своё отражение в весело бегущей воде, и первые солнечные лучи вызолотили её волосы. Потом сорвала с шеи зеркальце и кинула в ручей.
Вот и всё.
Она не улыбалась. Ни сил, ни радости в ней не осталось.
— Всё, что я хочу… — Таша протянула руку и зачерпнула горсть ледяной, не по-летнему ледяной воды, глядя, как она утекает сквозь пальцы. Подняла лицо к солнцу, выглядывающему из-за горизонта. — Я хочу, чтобы мне вернули тех, кого я любила и кого ты у меня отнял.
Вытерла руку о юбку, встала, окинула взглядом умиротворённую Пустошь — и, обернувшись, взглянула в лицо Джеми, со странной тревогой следившего за ней.
— Знаешь, а вот всё и кончено. Всё позади. Мы свободны, — Таша перевела взгляд на что-то за его плечом. — О.
Джеми обернулся — и сдавленно застонал.
— Мне даже интересно, — задумчиво сказала Таша, вглядываясь в далёкие фигурки всадников, — почему подмога всегда приходит слишком поздно. Те же городские стражники, к примеру… Они всегда оказываются в нужном месте, когда всё уже произошло. И им остаётся только прибраться.
— О чём это ты?
— Да так… да так. Ни о чём. Изучение законов жанра, — Таша приставила ко лбу ладонь козырьком. — Хм… Почему-то мне кажется, что они сильно не в духе…
Джеми в понурой обречённости повесил голову.
— Кажется, — заключила Таша, опуская руку, — я всё-таки увижу исторический момент съедения тебя живьём.
— Кажется, — поправил её Алексас, расправляя плечи, — разговор действительно предстоит серьёзный.
— И он упал.
— Просто упал.
— Да, просто упал. Вроде бы крыльев я у него не замечал, — добавил Алексас. Невероятно, подумала Таша, он посмел подтравить голос иронией…
Они сидели в кружке на вереске — отойдя подальше от ручья, как заметила Таша. Найж созерцал молодёжь с гремучей смесью любопытства, потрясения, уважения и суеверного ужаса. Альв же… просто созерцал. Но равных ему в созерцании нужно было поискать.
— Что ж, — произнёс Герланд негромко, точно высказывая мысль вслух, — похоже, это действительно сработало…
— Они убили Воина, — сказал Найж. — Они убили Воина. Они убили Воина…
— И они убили Воина, — подвёл итог Герланд. Подпёр подбородок скрещёнными пальцами и взглянул на Ташу ещё внимательнее, чем прежде — от этого взгляда по спине девушки словно протекла струйка раскалённого льда. — Итак, как я понимаю, в услугах Жураг Нара ты больше не нуждаешься.
Его предположение Таша подтвердила коротким кивком.
— И, как я понимаю, в таком случае идти с нами ты не пожелаешь.
Ещё один кивок.
— А если мы заставим?
— Не заставите, — уверенно ответила Таша. — Насилие — оружие Его Величества, а вы, освободители, по-другому действуете.
— Ещё чуть больше убедительности, и я сам в это поверю.
Таша предпочла промолчать.
Какое-то время альв просто наблюдал — Таша вынуждена была признать, что паузы держать он умеет не хуже, чем созерцать.
— Значит, ты выбираешь свободу, — констатировал Герланд наконец. Спокойно — он явно умел проигрывать.
