Хаген Альварсон - Девятый Замок
— Хэй, не падай, достойный песнесказитель! — к нему подошли Тидрек и Дарин, и туман отполз. — Ты должен отомстить за Торунну, — так сказал Дарин. А Тидрек молча коснулся кинжалом его плеча. Острая боль пронзила тело, на миг Борин ослеп, а потом заметил, что рана затянулась.
— Иди, — сказал Тидрек. — Тебе ещё немного осталось.
— А вы?..
— Мы — такие же призраки, как и все здесь. Но от нас-то ты не отрёкся.
И двое спутников бросились в гущу лиц, глаз и голосов. Борин кивнул и побежал дальше.
Кирлинги бежали ему навстречу. Шла, глядя невидящими глазами, юная дочь старейшины. Борин не посмел обратиться к ней. За ними неслась белая птица с чёрным пятном на груди, за нею мчался проклятый горбун. То были братья, что некогда подняли друг на друга мечи. Теперь они явились, чтобы сражаться с призраками гор.
Борин остановился, опёрся о меч. Слова просились на язык. Но горло было сухой пустыней.
— Воды… или яду, — прошептал он.
И не поверил, когда ему протянули кожаную флягу.
Это был Дэор Хьёринсон, тоже скальд. Он был безоружен, и шрам на его щеке пугал тени.
— Это не яд и не вода, — охотник положил руку ему на плечо. — Это Мёд Поэзии. Мёд Богов. Мне его чуток досталось, да я сдуру вылил. Вот, есть капля…
— Благодарю, — кисло-сладкий напиток дразнил уста.
— Ты хороший скальд, Борин. И ещё ты мой друг.
Потом Дэор исчез, а Борин заметил огонёк за поворотом.
В каменной нише сидели двое: мужчина и женщина, тролли. В своих истинных, прекрасных обличьях. Они обернулись с улыбками.
— Ты! Пройдёшь сквозь Чертог ожидания, сквозь разрушенный город, сквозь перевал костей. Слова станут огнём и прахом. Кровь твоего врага — чёрная и густая. Клятва исполнена, но мост под ногами осыпается. Под мостом — гнездо певчей птицы. Золото не меркнет, — повторила троллина слова пророчества.
А тролль добавил:
— Уже скоро.
И тогда Борин взял арфу и запел.
И герои древних и новых песен явились, и были там Аса Орлица и Эльвинг Дочь Ярла, и Хродгар сын Хрольфа, и Эрик Рыжий, и ещё многие. И герои шли на призраков, и те задрожали, заметались, ибо вспомнили, что однажды уже жгло их пламенем взоров. И в тот миг Борин сравнялся с ними, они подхватили его и пошли прочь из Подземного мира. И так они шагали по перевалу Драккетар, и не чуяли ни страха, ни усталости, пока не дошли до вершины. И тогда они поклонились скальду, потому что он пропел им честь и славу — в последний раз. Он тоже был Хранителем. Как и его дед.
Но тут силы оставили Борина, и он упал. К нему подошли трое. Положили что-то рядом с ним. И стали ждать.
…Веселый толстяк Ори Гаммаль из народа рёммов, наставник и скальд, у которого Борин учился чувствовать ритм, играть и петь, и складывать кённинги. Большая золочёная арфа, не рогатая, а треугольная, стояла у его ног. Хакон из Хринг Свэрдан, который научил Борина всему, что должен знать скальд о клинке, и его парные мечи. И — снова! — дедушка Тор. Грустный, осунувшийся, склонившийся над пыльной кожей чертёжного листа…
— О, прости меня, внук мой, — прошептал он сквозь старческую дрожь в голосе. — Никакой я не строитель, я разрушитель, я всё сломал, и ничего уже не изменить…
Борин не верил, что это говорит его дед, суровый Тор Хёльтурунг. Невыносимо было видеть его таким. Пусть бы лучше он ворчал, жёстко и властно правил судьбой, и не дрожал бы его голос! Тор был не из тех людей, кого жалеют. Нет…
…Арфа. Меч. Кожа.
Три учителя. Три дороги. Три большие страшные правды.
— Ты скальд! — сурово выносит приговор Хакон.
— Ты скальд! — эхом отзывается Ори, и в струнах большой арфы рождается перелив.
— Ты скальд! — надсадно кашляет древний старик, милый дедушка. — Я признал это! Я хотел отомстить тебе, как последний глупец, как обиженный щенок, и нет пути назад…
— Прости… — Борин уже не боролся со слезами. — Прости… Я предал тебя, когда взял в руки арфу вместо кожи. Я смою своё предательство кровью слов.
— Прости… — Борин поднял меч.
— Прости…
И чёрное железо с грохотом рухнуло на большую золотую арфу доброго толстячка Ори. Лопнули струны и обратилась во прах расколотая рама.
А потом Борин так же разрубил собственную рогатую арфу.
Коль рыбак словами
Рыбу крови тащит,
Знать, певице струнной
На костёр пора бы!
Такую вису сказал Борин Скальд. Но никто уже её не слышал. Кроме Хранителя Лоддира.
Лоддир рассмеялся и сбросил чешую доспеха. Борин не удержался от короткого крика: ибо перед ним свивались кольца дракона. Алая чешуя — пламя и кровь. Глаза — омуты золота. И на багровой грудине злорадно сияет Золотое Кольцо.
— У тебя кончились слова, скальд? — насмешливо спросил дракон.
— Зачем тебе понадобилось убивать моих родичей?
— Незачем. Они просто оказались в Медной Палате в неподходящее время. Удача изменила им. Это называется охамингья, а еще нерсейль, неудача. Такое со всеми бывает. Мне жаль. Но эти славные Фаринги кое-что мне задолжали, и я пришёл забрать должок.
— Так ты не хотел убивать Тора?
— Зачем бы мне это?..
— Теперь мне жаль. Всё равно придется тебя убить, змей огнекрылый.
Затем разверзлась пасть, сверкнули зубы, и был нанесён удар. Последний удар, дедовым мечем в золотой глаз. И когда драконьи челюсти сомкнулись, дверг был уверен — мозг его врага брызнул наружу.
* * *
Он шагнул через труп дракона. Некому было исцелить героя от ран. Он шёл в бреду, ничего не видя пред собою. Чёрный меч торчал над поверженным врагом. Борин не заметил, что шагает уже не по горам, нет, что он идёт по мосту, окутанному туманом. Края моста обвалились, перил никогда не было, и сколотый камень обрывался над пропастью. Вдалеке кричали птицы.
А впереди сияли золочёные врата Чертогов Предков.
Сага о Дэоре сыне Хьёрина
Имя ничтожного
Туман разомкнул холодные липкие пальцы. Охотник замер.
Перед ним расстилалось поле. Оно чем-то напоминало труп на распутье. Мёртвое поле…
И холмы.
Холмы, поросшие сухой низенькой травкой, грязно-жёлтой, тянулись до самого виднокрая. На одном возвышался чёрный обугленный крест, точно страж. "Чья-то могила", — вспомнил охотник погребальный обычай южан. Крест словно упирался в небо. Низкое, серое, сухое небо… Дэор был уверен: это не тучи и не облака, небосклон здесь всегда был таким, сам по себе, никогда здешние холмы и травы не знали солнца…
И здесь не бывает ночи.
Землю и небо соединяла корявая сосна. Она в одиночестве росла на соседнем от креста холме, прямо перед Дэором. Издалека её кора отливала синим, а верхушка была похожа на кудрявую девичью головку. Горбатая скрюченная старуха с ликом юной красавицы… Впрочем, может, наоборот — молодая богиня со старым, разбитым болезнями телом.
