Хаген Альварсон - Девятый Замок
И тогда Борин прошептал:
— Плати за своё снисхождение!
Занес меч справа, но ударил слева, с разворота. Клинок врага впился ему в плечо, сквозь мясо в кость, рука дрогнула, но меч не остановил полёт. Багровые сполохи пробежали по лезвию, когда Вергельд с грохотом разбил панцирь, увяз во внутренностях… Борин потянул меч на себя, острая кромка разрезала плоть, покидая тело Хранителя. Тот безмолвно согнулся и упал, скорчился, точно раздавленный червь. Лоддир дёргался в луже ртути, умирая.
— Не было удачи поддаваться внуку Тора, — прохрипел Борин, вкладывая меч в ножны. Рассечённое плечо жгло, рука повисла, точно тряпка, любое движение отдавалось страшным эхом в сломанной кости. А в душе первыми подснежниками расцвела радость. Дедушка Тор довольно улыбался и кивал седой головой. Где-то там, в Золочёных Палатах…
— Вот и нет более урона чести Хёльтурунгов, — шептал Борин, и ветер срывал слёзы с его век. — Доволен ли ты, дедушка? Гордишься ли ты мной?
Снегопад прекратился. Меж косматых туч выглянуло солнце. Борин вздохнул с облегчением и направился к Хранителю, который, похоже, замер и околел в сугробе.
Внезапно Лоддир распрямился, отряхиваясь. Не было больше на нем плаща, не было меча в руке, не было огненной бороды. Личина улыбалась одними глазами.
— Хорошо, сын Торина, очень хорошо! — смех раздавался отовсюду, точно звонкие рога, точно несмолкаемые барабаны торжествующих победителей. — Ты убил меня мечом, не словом, как боец, а не скальд? Так значит, ты простил его, своего злобного старика, ты великодушно простил ему крошку Эвьон? О, ты воистину могуч! Я кланяюсь, кланяюсь…
Он поклонился. Борин сорвал маску, выдернул личину из шлема.
И увидел себя.
Отраженного в выпуклом зеркале, которым стало лицо Хранителя. Ни глаз, ни носа, ни рта, ни иных неровностей — гладкий, шлифованный металл. Борин не выдержал собственного взгляда, отвернулся, и завыл, торжествуя, ветер над перевалом Драккетар. И солнце почернело, ибо таково оно в Стране Отчаяния. И тени спустились с гор, и Борин знал, что не сможет причинить им вреда мечом, и уж тем более не сможет перенести себя через горы, как когда-то.
Ему нужны были слова.
За спиной открылась дверь; и Подземный мир принял его, чтобы мучить и наставлять.
* * *
…Он бежал по каменным переходам, без факела и надежды, а за ним гнались тени перевала. Рана на плече кровоточила и жгла. Путь освещал седой мох, но беглец почти ничего не видел, нащупывал путь руками. Сзади слышались бессвязные крики, пронзительные вопли, хохот, рыдания, чавканье. Преследователи звали его по имени, просили вернуться, но их безумные голоса гнали скальда прочь, всё глубже и глубже.
Внезапно он оказался в большом зале, где смог различить десятки накрытых чёрными скатертями столов, на которых горели крохотные свечи. Казалось, кто-то сидит за теми столами. Неподвижно, в оцепенении. Борин остановился, перевёл дух. Погоня словно бы отстала, но далёкие голоса не смолкали, хотя и отдалились. Тогда Борин решился рассмотреть собравшихся. И первое же лицо повергло его в ужас.
То была Асвейг, дочь Орми, его мать. Рядом сидел Торин Кирка, отец Борина, тяжко оскорбивший некогда самого Тора. Родители не повернули головы, когда Борин обратился к ним, не пошевелили и глазом, глядя перед собою, в никуда. Конечно, подумал Борин, они же мертвы. Мертвецы безмолвны. Сын мёртвых родителей отошёл от них, словно отрёкся в третий раз от рода своего, и зашагал дальше, сквозь зал.
За столами сидели родичи. Весь род Хёльтурунгов собрался там. Дядюшки и тётушки, братья и сёстры, Торунна Златовласка, Торунна Хвастунья, две хапуги Эльда и Велла, и ещё многие, кого Борин и в глаза-то никогда не видел.
На высоком престоле сидел Тор сын Хрофта. За ним угадывались очертания древних предков — Хрофта, Бюллейста, Бельварда и прочих, до самого Хёльтура Высокий Дом. Они смотрели на Борина, сквозь Борина, и одинокий беглец чувствовал щемящую грусть. Нету для него места за теми столами, и потому предки безмолвны. А погоня приближалась. Хотелось упасть на колени перед троном, и плакать, и молить о прощении. Но Борин не упал. Железо серых глаз, где иногда вспыхивала синяя сталь, великое наследство Тора, удержало внука зодчего на ногах.
За престолом была еще одна дверь. А возле той двери его встретила Фрейя Тьорвдоттир, мудрая женщина из рода Бёльторда, бабушка. Она была такой, какой он застал её в Доме Ожидания: бледное морщинистое лицо, тёмные впадины глаз, чёрная шаль. Ни нежности во взоре, ни ласки рук. Только холод и мудрость.
— Я хранила этот проход для тебя, — сказал она сухо. — Никто больше не захотел. Чтобы убить дракона, мало хорошего меча. Нужно то, что можно обрести, лишь отдав свой глаз ворону, или провисев на Древе Жизни девять долгих ночей. Ты хорошо сделал, что отрёкся от рода, как бы тяжело это ни звучало. Теперь ты можешь пройти дальше… дальше всех нас. Мы задержим твоих преследователей — ибо ты был Хёльтурунгом. Иди.
Борин поклонился. В глубине души он ждал, что в глазах Фрейи оживет тепло, мелькнет огонёк, и он обнимет её напоследок. Но она уже не смотрела на него. Не медля более, он покинул тот сумрачный зал.
Он не видел, как предки и родичи встали из-за столов, чтобы схватиться с призраками перевала. Как призраки остолбенели и зашипели, как они прорывались сквозь строй Хёльтурунгов, как рвались в клочья о стальные взоры… Он был уже далеко, Борин Скальд, и уже не мог зваться ни сыном Торина, ни внуком Тора.
* * *
Погоня не слишком отстала. Однако шума теперь было меньше, стало легче дышать, и леденящий ветер уже не так сильно дул в спину. Борин решил попробовать удачи в мечеборной потехе, тем более, что бежать устал.
Однако рана в плече убивала. Борин уменьшил Вергельд вдвое, чтобы удержать одной рукой, и некстати подумал, что тем самым словно бы уменьшил цену выкупа, цену чести. Взмахнул клинком, отогнал мысли. Он был готов.
Перед ним возникли лица, образы, послышались голоса. Нельзя было сказать, кто перед тобою — мужчина или женщина, старик или дитя, свободный или раб. Лица мельтешили, глаза насмехались, голоса манили, звали. Бледные призраки с дырами в глазницах, они обступили Борина и начали хоровод. Они тянули к нему руки. Борин рубил пальцы, сёк головы. Призраки отступали, их холод покидал его сознание, но и сам скальд с каждым ударом слабел. Мерцающий туман пил его силы, пил его кровь, и всё меньше желания оставалось у Борина держаться на ногах.
— Хэй, не падай, достойный песнесказитель! — к нему подошли Тидрек и Дарин, и туман отполз. — Ты должен отомстить за Торунну, — так сказал Дарин. А Тидрек молча коснулся кинжалом его плеча. Острая боль пронзила тело, на миг Борин ослеп, а потом заметил, что рана затянулась.
