Сергей Карпущенко - Маска Владигора
Велигор, ошеломленный, подавленный, молчал: превращение руки в лебединое крыло, той самой руки, без которой он теперь не мог бы сражаться, потрясло его душу. Ведь он верил прежде лишь в силу мышц, презирал богов и все, что лежит за пределами обычных вещей и обыденного разума.
Крас, уже без насмешки, с укоризной в голосе, заговорил:
— На кого ты поднял руку, жалкий, слабый смертный человечек, несчастный червяк, живущий лишь с утренней зари до заката? На чародея Краса, живущего вечно и презирающего вас, людей, за вашу недолговечность, суетливость, злобу, жадность! Велигор, я не прощаю обид, а поэтому наказал тебя. Везде ты будешь гоним, каждый примет тебя за оборотня, все отвернутся от тебя. Знай также, что, если левая твоя рука когда-нибудь коснется рукояти меча, она тоже превратится в лебединое крыло. И вдобавок страстная любовь к Кудруне будет пожирать твое сердце всю жизнь, словно червь, грызущий сердцевину плода, но никогда ты не утолишь страсть свою, потому что нет у тебя, урода, никакой надежды на взаимность.
Страшный стон, похожий на вой волка, вырвался из горла Велигора, обхватившего голову левой рукой и крылом, закрывшим все его искаженное мукой лицо. Крас рассмеялся:
— Велигор! Ха-ха-ха-ха! Гордое имя, очень похожее на имя князя Синегорья. Да только не тебе, а ему достанется Кудруна! Он красив, богат, он лучший витязь в Поднебесном мире!
Крас на удивление легко вскочил в седло. Насмешливым взглядом окинул лежавшие вповалку тела разбойников, перебивших друг друга лишь потому, что так захотелось ему, всемогущему, пожелавшему испытать силу своих чар. Колдун был доволен собой. Над телами разбойников причитали женщины, не понимавшие, почему их мужья скрестили мечи в поединках. Уже выезжая из городища, залитого бледным лунным светом, колдун крикнул им:
— Знайте, что они дрались за честь любить прекрасную Кудруну, дочь благородного Грунлафа!
И страшный раскатистый смех, смех существа, ненавидящего людей и богов, вместившего в себя все пороки и слабости когда-либо живших на свете, слился с топотом копыт хорошо отдохнувшего коня. Велигор тоже двинулся к лесу, спеша покинуть городище. Еще недавно мужественный, гордый, привыкший повелевать, он шел наугад, склонив на грудь голову с длинным клоком волос, и вдоль правого его бедра колыхалось белоснежное лебединое крыло, совсем не нужное человеку.
В рабочей горнице, склонившись над планом Ладора, Владигор вместе с мастером Яном за большим столом долго обсуждал, какие башни стоит перестроить, какие вовсе снести и заменить новыми, какой материал для строительства укреплений будет наилучшим. За последние годы Ладор похорошел — князь не скупился в помощи тем, кто сносил старый, обветшавший дом и сооружал новый из чистого, ровного леса, с резными подзорами, коньками, наличниками, сенями. Серебро таким хозяевам давал, конечно, в долг, на три, а то и на четыре года, но ростов[4] не брал, потому что ростовщиков терпеть не мог и гнал из города, если забредали в Ладор из чужих земель или заводились вдруг свои, доморощенные.
Устроили в Ладоре и водопровод — вода от источников, что били у подножия Дворцового холма, текла по врытым в землю глиняным, обожженным до крепости необыкновенной трубам прямо в нижние кварталы города, в подол и в слободы. Всякий, захватив из дому деревянные ведра, мог без труда набрать чистой, как слеза младенца, ледяной воды.
А вот оборонительные сооружения Ладора в последнее время сильно беспокоили Владигора. Построенные еще при прадеде его, сильно обветшали они, кое-где обвалились. Князь сердцем чуял, что грядут лихие времена и стены с башнями нужно обновлять немедля, потому-то он полдня и просидел с городовым мастером над чертежом Ладора, искусно выполненным на пергаменте ладорской выделки.
— Чего тебе? — резко обернулся Владигор, заслышав чье-то осторожное покашливание, и увидел безусого отрока Хлада, челядника, что служил вестником при дворце.
— Осмелюсь обеспокоить, князь, — тихо заговорил Хлад, — но у дверей уже довольно долго вас ожидает какой-то человек. Из Бореи, говорит. Кто его впустил во дворец, не ведаю, да и привратники сказали, что неизвестных не впускали, — врут, наверно, — улыбнулся отрок, — не мог же сей человек пролезть в окошко или пройти сквозь стену.
— Отчего же… — задумчиво молвил Владигор. Он был недоволен тем, что ему помешали, но при слове «Борея» встрепенулся. Ведь именно со стороны Бореи он и ожидал нападения после того, как оскорбил Грунлафа отказом жениться на его дочери. И вот снова Борея «стучалась» в его дверь, но с чем же на сей раз?
— Спросил, откуда из Бореи прибыл этот человек?
Отрок снова кашлянул в кулак, сказал:
— Говорит, что из страны игов…
— Впусти! — сам не понимая, почему он так спешит увидеть человека, пришедшего из страны Грунлафа, сказал Владигор, а потом, обращаясь к Яну, мягко проговорил: — Мастер, продолжим завтра. Приходи ко мне пораньше.
Ян поклонился и пошел к дверям, Владигор же, вовсе не желая, чтобы кто-то из борейцев видел план крепостных стен и башен, поспешно свернул пергамент. Едва успел он это сделать, как дверь, только что закрывшаяся за Яном, распахнулась и в покой проскользнул человек с ярко-рыжей бородой, весь закутанный в мантию серого цвета. Он тут же пал на колени и трижды стукнулся лбом о доски пола, потом воздел руки и проговорил с восторгом:
— Великий Сварог, многосильный Перун, благодарю вас за то, что не воспрепятствовали мне лицезреть благороднейшего князя Поднебесного мира, храбрейшего из храбрых, мудрейшего из мудрых, славного Владигора!
И вновь тремя ударами лбом об пол засвидетельствовал он глубокое почтение, а потом, не вставая с колен, пополз к Владигору, то и дело стуча лбом об пол. Князю уже стало досадно, что разрешил допустить к себе борейца, неведомо как проникшего во дворец. Бореец же, преодолев расстояние от двери до стоявшего у стола Владигора, обхватил его сапоги и с жаром принялся их целовать. Этого синегорец уже стерпеть не мог. Резко подняв ногу, Владигор с гадливостью высвободил ее из объятий рыжебородого и решительно потребовал:
— Довольно! Хватит! Говори, кто ты такой, как проник во дворец и что тебе нужно от правителя Синегорья?!
Рыжебородый медленно, с трудом поднялся с колен. Его некрасивое горбоносое лицо с коричневатой кожей выражало радость.
— Вот я у твоих ног, Владигор, и если бы знал ты, кем послан я, то не стал бы пихать меня ногами и дал бы облобызать твои сапоги, сапоги благороднейшего и умнейшего…
— Отвечай на вопрос! — прервал его Владигор, уже готовый приказать, чтобы стража выгнала этого несносного и подозрительного человека.
