Алексей Гравицкий - Калинов мост
Игорь слушал молча, хмурился.
— А что потом? Так больше никого и не полюбил?
— Потом, — лицо Кота стало жестким, словно окаменело. — Не было у меня потом. Потом я был зверем. И давай-ка ты меня больше об этом не спрашивай.
На последнюю просьбу Игорь только согласно головой мотнул, словно конь. Оборотень улыбнулся.
— Не печалься. Той сказке уж тыща лет. Столько даже память не живет, не то что люди. А история — она вечная. По кругу ходит и раз за разом повторяется. Пришли.
Игорь поглядел на бело-бордовую шестнадцатиэтажку. За ней уже поднимались новостройки. Где-то далеко за ними маячила густая зелень.
— А там что? — указал Игорь на далекие деревья. — Лес?
— Какой там лес, — отмахнулся Кот. — Так, три тополя да две березы. С этой стороны заходишь — город слышно, а поглубже зайдешь, уж до другого края дотопал. А там МКАД. Но ночью там пусто и под утро тоже. Можно подальше отойти, пристреляться. Никто не помешает.
Игорь кивнул.
В подъезде было прохладно и темно. Во всяком случае, после буйно палящего солнца, глаза к лампам дневного света привыкали долго. Окончательно зрение вернулось только в лифте. Оборотень нажал кнопку, лифт скрипнул хлипкими дверьми и натужно жужжа потащился вверх.
— Ого, — оценил бородатый. — Тринадцатый этаж. А квартира какая?
— Как какая, — прищурился Кот. — Шестьсот шестьдесят шестая, конечно.
— Серьезно? — выпучился Игорь.
— Нет, шучу.
В дверь звонить Кот не стал, открыл своим ключом. Хоть и знал, что старуха дома, но предпочитал никого не тревожить и ничем не обязывать. С порога бросил громко:
— Старая, нас уже трое.
И не дожидаясь ответа, не дав Игорю поздороваться с бабкой, поволок того на балкон. Распахнув створку остекления, ткнул пальцем в торчащий из зелени девятиэтажный дом.
— Видишь? Вон те окна.
— Ну.
— Там четвертый живет. Вот познакомлюсь с ним поближе и нас будет четверо.
— А ты с ним не знаком?
— И да, и нет, — загадочно отозвался Кот. — Иди со старухой поздоровайся, а то обидится и превратит в какое-нибудь непотребство.
Глава вторая
Олег
Ребята выходили из зала после спарринга бодрые, переполненные эмоциями. В дверях задерживались, складывая руки в приветственном жесте.
— Ос, — привычно поклонился Олег.
— Ос, — отозвался учитель.
Олег вышел в коридор и уже расслабившись побежал к раздевалке. В душевой немного задержался, потому, когда добрался до их со Степкой шкафчиков, тот был уже одет и готов к отправлению во внешний мир.
— Привет, опозданец, — улыбнулся Олег. — Что за привычка на пятнадцать минут позже являться?
— Пятнадцать минут, это академическое опоздание, — деловито объяснил Степа. — Потом, это ты у нас идешь путем воина, а я просто на тренировки хожу, так что мне можно и опоздать. И, кстати, с днем рождения.
— С прошедшим, — поправил Олег, поспешно укладывая кимоно в пакет. — Вчера был.
Степа кивнул:
— Знаю. А ты опять не празднуешь?
— Зачем? — пожал плечами Олег и заперев шкафчик двинулся на выход из раздевалки. — Чего тут праздновать-то? Ну прожил человек еще год и не умер. Что это? Праздник победы над смертью?
— Традиция, — не согласился Степа. — Причем не самая плохая. Ты стал на год старше, лучше, умней. Почему бы не выпить по этому поводу.
— Старше — да, — кивнул Олег. — Лучше и умней это еще вопрос. А если тебе так приперло выпить на халяву, то поставлю я тебе пиво.
— С тебя пиво, с меня подарок, — подмигнул Степа. — Пошли?
Олег кивнул. По поводу дня рождения он ни разу не лукавил. Не прикрывался философией, «которой в семнадцать лет быть не должно, если только это не выпендреж», как говорил отец. Он на самом деле никогда не любил этого праздника. А насчет философий… Иногда ему казалось, что где-то глубоко внутри него живет другая сущность. Много старше, много умнее. Просто до нее надо докопаться.
Потому, собственно, и пришел в эту каратистскую школу. Столкнувшись с каратэ Кёкусинкай, проникся биографией и околобуддистскими учениями Масутацу Ояма и решил, что это достойный путь для того, чтобы докопаться до сути.
Степа, который сам притащил бывшего одноклассника на эти тренировки, смотрел на ситуацию с других позиций. Кивая учителю, дескать понимает, что каратэ это не только вид восточных единоборств, но и учение, ведущее к самосовершенствованию не только и не столько физическому, сколько духовному, понимать этого не стремился. Да и многие ли из группы думали о духовной стороне? Тренировали-то в первую очередь тела. Учились бить и уходить от удара. Думая о том, как это может пригодится в уличной потасовке. Иногда грезя какими-то соревнованиями, поясами и титулами. Степа же пришел сюда, когда в подворотне по лицу настучали.
Олег не осуждал, напротив, считал, что это дело благое. Но для себя видел во всем этом иной путь, о котором предпочитал помалкивать. Любые философские темы, затронутые в компании сверстников, делали из него либо зануду, либо мальчика со странностями. В компаниях постарше он воспринимался либо мальчиком со странностями, либо ой каким умненьким мальчиком. Отец упорно продолжал считать, что все философские выкладки семнадцатилетнего отпрыска лишь выпендреж и не имеют под собой никакой осмысленной основы. А выпендреж предка всегда раздражал, потому Олег и с ним старался этих тем не затрагивать.
Степа трещал всю дорогу о знакомых и незнакомых девчонках, травил какие-то байки не шибко пристойного содержания. Олег особо не прислушивался, думая о своем. От мыслей его отвлек голос приятеля:
— Ну что, может все-таки по пиву? Уже третью палатку проходим.
Олег остановился, посмотрел на Степку.
— Какое тебе?
— Светлое.
Он подошел к окошку, доставая из кармана пожеванные мелкие купюры.
— Четыре штучки зеленого туборга, — попросил в окошко. — И сушеного кальмара.
Из палатки на подростка посмотрели с сомнением. При немалом росте и не детской уже комплекции, двадцати одного года на олеговом лице не читалось ни при каких обстоятельствах. Но пиво все же дали. Не школьник и то ладно, деньги то зарабатывать надо.
Степа запустил пятерню в пакетик, как только отошли в сторону. Со щелчком открыл жестянку с пивом, сказал какую-то гадость в адрес брызнувшей на штаны пены и радостно сделал глоток.
— Ты себя ведешь как алкоголик, — пожурил Олег. — Только руки не трясутся.
— Жарко, а пиво холодное. И жажда мучит, — оправдался Степа. — А ты похож на зануду, или на мою матушку, когда она морали читает. Пошли на лавочку.
