Марина Дяченко - У зла нет власти
Алисия родила двойню, и детки удались в отца, принца-саламандру. Посмотреть, как они играют в разожжённом камине, сбегалось чуть не всё Королевство. Впечатлительные дамы падали в обморок. А дети всё равно часто простужались, сам принц-саламандра мёрз и чихал. В конце концов, эта семья уехала тоже — на далёкие острова, в такие тёплые края, где в полдень на разогретых камнях можно жарить яичницу.
Уйма отлично поладил со злюкой и стервой Филуменой. Она у него ходила в дикарском национальном наряде, пела людоедские песни, танцевала возле костра и повиновалась не просто слову мужа, но каждому движению его бровей. Удивительно, но и эти зажили душа в душу.
И поскольку Уйма с Филуменой поселились у себя на островах, в городе остались только принц-деспот со своей женой Розиной. Принц-деспот обитал в удобной, хорошо обставленной тюрьме, и Оберон велел начальнику стражи не спускать с него глаз. Я хорошо понимала короля: принц-деспот меня чуть не убил. Не говоря уже о том, сколько лет он мучил в темнице родного брата!
Всё это Максимилиан узнал, болтаясь по городу, подолгу зависая на базаре, гуляя в порту. Город в те дни кипел — большие корабли приходили и уходили каждый день, пылили по дорогам обозы и караваны, из окрестных деревень валом валили люди, а каждый месяц возникал новый городской квартал.
И ещё: в те дни король издал указ о превращении бывшего Храма Обещания в Музей Того, что Следует Помнить. Раньше огромное здание пустовало — только время от времени там устраивались праздники для горожан. А теперь Максимилиан стал свидетелем того, как из дворца переносили гобелены, как плотники и стекольщики мастерили витрины и полки, а ваятели — модель королевского замка. Каждый житель города мог принести в музей Важную Вещь — разумеется, требовалось доказать её настоящую важность…
Максимилиана притягивала бурная жизнь Королевства. Ему мало было кружить над городом птицей, не хватало места за столиком таверны; пусть он узнал всё об этом городе — ему хотелось, чтобы город узнал его. Узнал — и содрогнулся.
Он отправился на местное кладбище (а кладбище, как ни печально, росло вместе с городом) и там, поздней ночью, решил попрактиковаться в некромантии. В рассказе Максимилиана всё выглядело вполне зловеще: он огляделся, приноровился, решил, кто из покойников может быть наиболее полезен, и взялся за своё чёрное дело. Которое, впрочем, так и не довёл до конца, потому что появился Оберон.
В этом месте своего рассказа Максимилиан сделал паузу, как бы для того, чтобы хлебнуть компота. Но я-то видела, как у него дрожат пальцы. Он, конечно, не рассказал всего, но, зная Максимилиана, я примерно представляла, что там случилось.
Максимилиан до ужаса боялся покойников. И стыдился этого страха. Будучи пятнадцати лет от роду, он напился пьяным (в его рассказе упоминалась какая-то таверна, куда некромант заглянул перед операцией на кладбище). И так, залив глаза, явился колдовать на могилу. Уж не знаю, получилось у него что-то и могло ли получиться вообще, но Оберон успел, как всегда, вовремя.
— Мы славно поговорили, — сказал Максимилиан, ставя на стол кружку из-под компота. — Он меня… убедил, что в этом Королевстве — он главный… Я и раньше это подозревал, — некромант печально улыбнулся. — Он, вообще, такой… Ты права, он великий король.
Мы замолчали. Сидя в замке, выстроенном драконом, над остатками ужина, приготовленного пауками, мы оба думали об Обероне. О том, как много он для нас значит — для нас обоих, оказывается. И о том, что его больше нет.
— Что было дальше? — спросила я наконец.
— Дальше много всего случилось. Я-то после встречи с Обероном сидел у себя в замке… отдыхал, — Максимилиан вздохнул. — Наладил себе шпионскую сеть… из летучих мышей в основном, они, правда, бестолковые, но кое-какие новости до меня доходили. Оберон уехал в гости к принцу-саламандре и его семье. А начальник стражи прохлопал ушами принца-деспота, и тот сбежал из тюрьмы. Хватились, стали ловить, искать. Гарольд даже меня к ответу потребовал. Я ему объяснил, что я тут ни при чём. Воля Гарольда — он бы придрался, очень ему не нравится, что я некромант. Но, видно, Оберон ему не велел меня трогать… А потом…
Максимилиан плотнее сплёл руки на груди. Насупился. Огненные шары отражались в его чёрных глазах.
— Я сам до конца не понял, как это случилось. Я ведь сидел в замке, выращивал семечки правды, практиковался в магии… понемногу. А потом прилетаю в город и вижу — всё изменилось. Всё. Ходят слухи о Саранче, которая разоряет далёкие земли, но вроде бы всё ближе. И никто не помнит Оберона — как будто его не существовало.
— И ты…
— Я поначалу решил подождать. Мало ли, может быть, Оберон сам всё это и устроил.
— Очень мудро, — в голосе моём звучала желчь.
— Ты полагаешь, я должен был ходить, как городской сумасшедший, по улицам и кричать во всё горло: «Вспомните Оберона! Вспомните вашего короля!»?
— Дальше.
— Чем ближе подходила Саранча, тем страшнее делались слухи. Гарольд посылал разведчиков, они не возвращались. Гарольд вспомнил наконец, что он маг, отправился на разведку сам и, вернувшись, призвал на защиту города всех, способных держать оружие… Но разные люди, которым удалось увидеть войско Саранчи хотя бы издали, сходятся в одном: одолеть его невозможно.
— Гарольд тоже так думал, — сказала я осторожно. — Но людоеды Уймы… Пополнение, которое привёл принц-деспот… Ополченцы…
— …по-твоему, что-то изменят?
— Не знаю, — призналась я. — Замок всё-таки укреплён… Пусть в чистом поле Саранчу никто не побивал — стен на её пути пока не встречалось?
— Ты доела? — деловито спросил Максимилиан.
— Да, — я посмотрела на пустую тарелку, перемазанную вареньем. — А что?
— Ты должна увидеть эту Саранчу. Они идут ночами, днём отдыхают… Сейчас они снялись с места. Первый переход из тех трёх, что им остались до города.
Я повернула свой посох навершием на запад.
Оттуда напирала, как горячий ветер, не опасность даже — смерть.
Глава 5
Саранча
Чёрная птица неслась, почти не шевеля крыльями, и по её перьям скатывались синеватые искры.
Я научилась не отставать. Ветер драл лицо, будто наждаком, слезились глаза. Я летела, вытянувшись в струнку, прижав посох к груди, чувствуя, как молниеносно сменяются пласты тёплого и холодного воздуха. Мы пролетели над широким лугом, над полоской степи, где белели камни и лошадиные черепа, потом начались пески. Я смотрела ночным зрением, и хорошо, что луна окончательно утонула в облаках. В полной темноте мне открывались застывшие гребни песчаных холмов, серые, коричневые, как на очень чёткой старинной фотографии.
