Марина Дяченко - У зла нет власти
А может быть, и Гарольд пусть уходит? Тогда время в Королевстве замрёт, и Саранча никогда не уничтожит замок, построенный Обероном…
Где сейчас Оберон?
Над головой каркнула птица. Через секунду на песок рядом свалился Максимилиан — его рубашка выбилась из чёрных вельветовых штанов. Приземлившись, он аккуратно заправил её на место.
— Разведчик из тебя… своеобразный, Лена. Ты специально их дразнила, что ли?
— Извини, — пробормотала я сквозь зубы. — Я думала…
— Ты думала, пару раз грохнешь молнией из посоха — и они разбегутся?
— Они первые напали…
— Иногда мне кажется, что ты думаешь не головой, а навершием посоха, — Максимилиан усмехнулся. — Ну, чего ты? Тихо, тихо, я пошутил…
Я отодвинулась. Он был прав; в пустыне царила тишина, будто в склепе, и только земля чуть подрагивала. Или мне казалось?
— Максимилиан, что, если остановить в Королевстве время?
— Навсегда? — Он соображал очень быстро. — Кому-то из магов перейти к вам?
— Ну… тебе-то всё равно где жить!
Я перевела дыхание. На самом деле мне вовсе не хотелось, чтобы Максимилиан оставался в нашем мире навсегда. Лучше бы он нашёл себе какое-то другое место для обитания.
— Мне-то, допустим, не всё равно… Ну ладно: я навсегда перейду к вам. Всё здесь перестанет двигаться, расти, жить… Зависнет, замрёт…
— Это лучше, чем верная гибель, — сказала я не очень уверенно.
— Не получится, Лена.
— Почему?
— А почему Стелла живёт у вас, а время здесь не остановилось?
— Она перестала быть частью Королевства…
— Вот и думай.
У него был вид учителя, изрядно утомлённого тупостью ученицы. Я почувствовала, как краснеют уши; конечно же. Маг, сбежавший накануне испытаний, недолго останется частью Королевства. Когда некромант окончательно приживётся в нашем мире — время здесь потечёт опять, и орды Саранчи двинутся к городу…
— Ладно, Максимилиан. Я всё поняла. — Язык во рту казался чужим и жёстким, как плохая конфета. — Похоже, у меня нет выхода… Я встану с ними на стене. Вместе с Гарольдом. Какое-то время продержимся.
— Идиотка, — сказал он удивлённо.
— Что?
— Ничего, это я о своём, — он ухмыльнулся. — Это к тебе не относится.
— Не относится?!
Он примиряюще поднял руку:
— Извини. При виде благонамеренных дураков я забываю о хороших манерах, это правда.
Я направила посох некроманту в грудь.
— Тихо, тихо, я ведь извинился! — Он опять ухмылялся, очень довольный. Было бы чему радоваться.
Песок хрустел у меня на зубах. Поднимался слабый ветер, по дюнам ползли, извиваясь, змейки летучих песчинок. Кажется, приближался рассвет; я только теперь поняла, до чего устала. Не то что взлететь — на ноги встать не смогу.
— Ты хочешь героически погибнуть — или всех спасти? — деловито осведомился Максимилиан.
— Разумеется, погибнуть, — я отвернулась.
Максимилиан зачерпнул в горсть песок. Поднял руку; песок полился из его кулака тоненькой струйкой.
— Мы с тобой выяснили, что Оберон стал жертвой злого, по-настоящему большого колдовства. Его все забыли…
Я не удержалась:
— Он привёл нас сюда. Он построил город и замок. Как они могли?!
Максимилиан снова зачерпнул песок:
— Если они виноваты — возмездие не за горами.
Я против воли оглянулась. Посмотрела на запад, откуда неуклонно надвигалось войско Саранчи.
— Меня другое интересует, — продолжал Максимилиан. — Почему мы с тобой его не забыли?
Я подняла голову:
— Что?
— Когда я шёл между мирами, — ровно сказал Максимилиан, — меня интересовало одно. Помнишь ли ты Оберона.
— Я его не забуду никогда.
После этого мы долго молчали. Максимилиан сидел, скрестив ноги, песок вытекал из его кулака, снова становился частью дюны. Наконец разошлись облака, показывая кусочек луны.
— Послушай, Макс. Ты ведь не просто так меня привёл. У тебя есть план, да? Ты знаешь, как вернуть Оберона? И без меня не можешь справиться?
Он посмотрел искоса:
— Ты вышивать умеешь?
— Чего?!
— Вышивать. Крестиком. Или гладью.
Когда-то давно, в третьем классе, я в самом деле немного вышивала. Мама покупала мне кусочки ткани с уже нанесённым рисунком — надо было только понаставить крестиков цветными нитками мулине…
— При чём тут вышивка?
— При том, что у мира, как и рукоделья, есть лицевая сторона и есть изнанка. Все это чувствуют, но немногие знают. И уж совсем немногие могут туда пробиться.
— На изнанку мира?!
Я представила своё детское вышивание со свисающими нитками, с неаккуратными узелками, с петлями. Неужели на изнанке мира творится подобное безобразие?
— Оберон тебе ничего не рассказывал об изнанке? — спросил Максимилиан, наблюдая за моим лицом.
Оберон мне много чего не рассказывал, подумала я грустно.
Ветер усиливался. Я могла уже не смотреть ночным зрением: впереди над песками поднималось зарево, звёзды гасли. Еле слышно содрогалась земля — грумм, грумм.
— Насколько мне известно, ты не из трусливых, — сказал Максимилиан задумчиво.
Я сжала посох:
— Ну?
— Пошли, — он поднялся. — Надо добраться до замка раньше, чем начнётся жара.
Я попыталась встать — и снова села на холодный песок:
— Не могу. Погоди.
— Довоевалась? — спросил он едко. — Напарилась в небесной высоте?
На его месте Оберон — или хотя бы Гарольд — протянули бы руку у меня над головой и поделились собственными силами. Максимилиан делал вид, что понятия не имеет о таком простом заклинании «Оживи!». А может быть, и в самом деле не знал; так или иначе, просить у него помощи я не собиралась.
Я мысленно прикинула расстояние до замка — над песками, над скалами, над озером. Сжала кулаки, чувствуя, как струятся песчинки между пальцами. Нет, не долететь. Через час начнётся жара, а мы не взяли с собой даже фляги…
— Так и будем сидеть? — Максимилиан широко зевнул. — Я тоже спать хочу… Но не дрыхнуть же посреди пустыни, под солнцем, под носом у Саранчи?
— Нет, — я лихорадочно соображала. — Вот что… Давай перейдём ко мне. В мой мир. Здесь время остановится… А мы отдохнём, выспимся… и ты мне расскажешь подробнее про изнанку мира.
* * *— Мама, это Макси… Максим. Ему негде ночевать, можно, он переночует у нас одну ночь?
Я проговорила всё это, глядя в пол. Мама будет не просто удивлена — она будет шокирована; только усталость заставила меня пойти на поводу у Максимилиана и явиться домой с незнакомым парнем под ручку.
Первые несколько секунд всё шло, как я предполагала: мама глубоко вздохнула, посмотрела на меня, на Максимилиана… и вдруг замерла. Я обернулась; за моей спиной стоял парень лет пятнадцати, худющий, лопоухий, в тонких очках, очень смущённый. Он попятился, будто испугавшись, и скороговоркой пробормотал:
