Далия Трускиновская - Окаянная сила
Камня Алатыря на сукне за стульцем более не было. И боярыни Хитрово не было. Уж как ее Рязанка с рук сбыла — одной ей ведомо…
— Алена, сделай милость — пошепчи, чтобы поскорее зажило, — протянув ладони, попросила Степанида.
— Сейчас пошепчу. Сперва скажи-ка, Степанидушка, куда ты камень Алатырь упрятала? — с ходу приступила к делу Алена.
— А на что тебе?
— Нужен.
Степанида помолчала. Прищурила единое око.
— Пошепчи-ка лучше.
— Где камень-то?
— А припрятала.
— Отдай, Степанидушка. Верно — нужен!
И казалось Алене, что она по-доброму говорит с наставницей своей, что лаской камень Алатырь добывает. Однако сурово было маленькое личико, закаменели морщинки меж бровей.
— А я говорю — не нужен, — возвысила голос Рязанка. — Ты, мать моя, недоброе затеваешь, по глазам вижу. Оставь, не суетись. Бога лучше поди возблагодари за то, что сподобил нас проклятье твое отделать.
— Ходила уж, возблагодарила.
Так Алена сказала это — у самой мороз по коже прошел.
— Так что ж, не услышал Господь твоей благодарности?
Ответа Рязанка не дождалась. Алена стояла перед ней, глядя в пол, и видела ведунья — зреет в ее воспитаннице злость. За те годы, что провели они вместе, не раз примечала Степанида, как Кореленкина сила в Алене буянит, и частенько силушку ту с толку сбивала — то шуткой, то какой ведовской затеей. И, не успев проснуться, засыпала злость, усмирялось упрямство, снова между наставницей и ученицей был лад.
Теперь же попахивало схваткой…
— Если голодна, так садись, я накрою, — Степанида отодвинула горшочек с целебным салом, освободив край стола. — Или пирогами покупными сыта? Не брать бы тебе в Кремле тех пирогов с тухлой зайчатиной, нешто мы своих не напечем? Ведь брала сегодня, кайся! Гляди, живот разболится — заговаривать не стану.
— Верни камень Алатырь, Степанидушка, — вроде и попросила, а скорее приказала Алена. — Добром прошу — верни.
— Верну — потом. Сейчас он тебе, матушка, ни к чему. Дай тебе Алатырь — ты его силу на такое пустишь, что сама не рада будешь.
— А это уж мое дело.
Не понравилось Рязанке, ох как не понравилось Аленино спокойствие. Голосок ровненький, глазки опущенные, морщинки эти неподвижные…
— Пусть камушек отдохнет. Да и немалое зло мы под него уложили. Зло должно в землю уйти, в самую глубь. А на это время потребно.
— Отдай камень, Степанидушка.
— А не отдам!
Вышла Рязанка, встала перед Аленой, как раньше, бывало, вставала — руки в боки, глаза в потолоки. Понадеялась, что ученица по привычке от этой уверенности да от громкого голоса на попятный пойдет, хотя и смутно у ведуньи было на душе. Однако отважилась — понадеялась…
— А и отдашь!
— А шиш тебе!
— Степанидушка!
— Алена!
Уставились ведуньи друг на дружку — кто кого переглядит. Ротик у Алены приоткрылся, шип испустил. Ярость в том шипе была — а ярость, как всем ведомо, дороги не разбирает.
Не вышло Владимира одолеть да заполучить! Не вышло боярыню Хитрово с ходу на тот свет отправить! Ярости-то за эту ноченьку накопилось!.. И вот же — стоит напротив ведунья, чья силушка рядом с Алениной — как комарик рядом с медведем, и еще хорохорится, и еще шиш перевязанными руками казать собралась!
Напрочь вылетело у Алены из головы всё — ярость мысли вытеснила, пальчики рукодельные судорогой свела.
— Добром прошу — отдай! Не то — отниму! Мой камень! Я принесла!
— Да ты сперва сыщи его!
Больненько уколола Рязанка! Сила-то Аленина глядеть да слушать не умела, а лишь рубить сплеча! И недалеко тот камень Алатырь, может, и вовсе за печкой, а не чует его Алена, не чует!
И не она сама руки ввысь простерла — а ярость, всю ее изнутри заполнившая. Десять острых иголок в затылок впились!..
Неужто Гагана?..
По изумлению на Рязанкином лице Алена поняла — да, да, вернулась окаянная птица!
— Ну так отдашь добром?
— Да лучше я его огнем пожгу! — не уступала Степанида. — Остерегись, Алена, ты уж над собой не хозяйка!
Укол за уколом! И сама Алена той крошечкой разума, которую черная, как смоль, ярость из нее еще не вытеснила, соображала, что ею целиком сила владеет. Так не Рязанке же было толковать об этом!
Два черных крыла распростерлись по обе стороны от Алениной головы, она ощутила их напряженное трепетанье, ощутила мелкие волны ледяного воздуха, ударившие в щеки.
И сорвалась птица, и кинулась на Рязанку!..
Алена, потрясенная, окаменела, глядя, как упавшая на пол ведунья пытается обожженными руками оторвать сатанинскую птицу от своего горла. Оторвала, отбросила — и тут же вокруг нее кровь растеклась.
— Силу… прими… — прохрипела раздавленным, разодранным горлом Степанида. — Силушку…
Рядом с гибнущей ведуньей раскинула обессилевшие крыла Гагана. Тело — отдельно, черная голова с острым, железного блеска, окровавленным носом — отдельно… И таяла, таяла, одни очертания остались — да и сгинули…
— Давай! — Алена бросилась на колени и поймала замотанную тряпкой руку ведуньи.
— На…
Слабое пожатие ощутила жадная Аленина рука — и ничего более.
Алена быстро поднялась и отступила к двери, чтобы не видеть, как будет помирать Рязанка.
Хотя и видеть-то было нечего — так крепко свернула Гагана ей шею, что лицо глядело чуть ли не в пол, пусть и лежала Рязанка на спине. Тело не шевелилось, хрип угасал — и всё… и всё…
Алена громко дышала от возбуждения и злобного восторга. Только свое дыхание она сейчас и слышала.
— Тебя одолела — и всех одолею! — негромко произнесла она. — О-то-то, бесица, моя сестрица… валяйся, блядина дочь…
Сила Рязанки еще не ощущалась. Но уже искала она себе местечко, уже обживалась в Алене, дополняя буйную силу Кореленки. Теперь Алена сделалась ведуньей, способной не только отдавать, но и принимать. И не было более преграды между ней и Владимиром — она уже предчувствовала, как помчится по его следу, как учует слабину в его медной стенке, как грудью прошибет преграду, как при помощи камня Алатыря одолеет его, покорит, в бараний рог согнет, под ноги себе метнет! И что же она с ним сделает?!
О господи, а в самом деле — что?
Ну, не любить же она его будет после всех этих сражений…
Что может сделать яростная баба с мужиком, которого, одолев, сама себе под ноги бросила? Да отпихнуть чеботком и дальше пойти — вот что!
Дальше? Ладно — дальше. А куда? К кому?
Нет теперь для Алены чужих полюбовников. Все — доступны! Всех себе покориться заставит! С дарами к своему порожку пригонит!
Вот еще немного — и подскажет ей новая силушка, где припрятан бел-горюч камень Алатырь. И встанет на него Алена босыми ногами, и удержится на шероховатой шкурке, похожей на застывшую серую пену, и, пропустив сквозь себя идущую из глуби земной в глубь небесную силу, возвысится над всеми, как дуб булатный со стволом булатным, и ветвием булатным, и листвием булатным!.. О-о-о, неуязвима она станет и непобедима!..
