Рассел Малкахи - Горец _ Чужие _ Чернокнижник (сборник)
Навстречу ему шли четыре человека в длинных черных сутанах. Этих людей знал весь Бостон.
Их черные сутаны развевались по ветру. Широкие мантии и белые отложные рукава оттеняли мрачность их одеянии. На их головах красовались небольшие круглые шапочки.
Черная четверка миновала виселицу, на которой раскачивалась на ветру тяжелая веревка с петлей. Рядом с ней был сложен костер, внизу которого лежали дрова, а наверху было уложено сухое сено.
Брюс смог хорошенько рассмотреть идущих. Посередине вышагивал худой старик. Его длинная и седая борода развевалась по ветру, в руке у него был посох. Это был известный на всю округу председатель суда присяжных Роберт Гиллан, прославившийся своей жестокостью и обладающий неукротимым твердым характером.
Плечо к плечу с ним шагали его помощники Дэбби-Шэнкер и Марк Хьюстон. Первому из них было лет тридцать пять, второй был чуть постарше. Отставая на три-четыре шага от них, сзади шел секретарь суда Джон Андерсон. Он был слегка полноват, рыжеволос и несколько грузен в теле. Подмышкой у него была увесистая папка буйволиной кожи и, несмотря на её тяжесть, Джон старался не отставать от своих товарищей.
Нельзя было сказать, что Роберт Гиллан шел, не разбирая дороги, однако, если ему попадались небольшие лужицы, он не старался переступать или обходить их. Шаг его был по-юношески тверд и уверен.
Этому бодрому духу и уверенности могли бы позавидовать бостонцы, однако зависти не было видно в их глазах. В их глазах скореё можно было прочитать растерянность и осуждение.
Старая служанка Уитни Хадсон неторопливо вытирала фартуком руки и печально смотрела вслед шествующей группе. Её молодая соседка Пернилла Нопфлер поспешно выбежала из дома и позвала к себе малолетнего сынишку, который плескался в лужице.
Мальчик бросился к ней и мать бережно обняла его, прижала к себе.
Плотник Тейди Смун деловито ударял деревянной колотушкой по лезвию резака, обрабатывая угловатое полено. Но и он поднял голову, задумчиво посмотрел вслед черным фигурам.
Их движения были столь же уверенны, как течение реки во время весеннего паводка. Казалось, попадись кто-нибудь на пути, и они сметут его, отбросят, как щепку, к плетням, что стояли вдоль улицы.
Да бостонцы и не хотели бы попадаться на пути этой четверки. Встречные молчаливо опускали глаза, почтительно застывали в поклонах. Стоявшие у обочин только и могли себе позволить проводить их взглядом, потихоньку перемолвиться, шепнуть друг другу пару слов.
Роберт Гиллан бросил свой суровый взгляд из-под лохматых бровей на недавно приехавшую в Бостон семью О'Брайен. И мать и её двадцатитрехлетняя дочь как по команде тут же опустили глаза.
Почему женщины более склонны к колдовству? Почему среди немощного пола особенно много ведьм? — снова задался вопросом Роберт Гиллан. И тут же сам себе ответил: — Кроме свидетельств Священного Писания и людей, заслуживающих доверия, у нас ведь есть еще житейский опыт.
Имеются на свете три существа, которые как в добре, так и во зле не могут держаться золотой середины: это — язык, священник и женщина. Если они перейдут границы, то достигают вершин и высших степеней как в добре, так и во зле. Если над ними господствует добро, то от них можно ожидать наилучших деяний. Если же они попали под власть дьявола, то ими совершаются наисквернейшие поступки…
Что касается злости женщин, то в Книге сына Сирахова говорится: «Нет ничего хуже злобы женщины. Соглашусь лучше жить со львом и драконом, нежели жить со злой женой». В дополнение к этому там же говорится: «Всякая злость мала по сравнению со злостью женщины». Поэтому-то Иоанн Златоуст в поучении на Евангелие Матфея увещевает: «Жениться не подобает. Разве женщина что-либо иное, как враг дружбы, неизбежное наказание, необходимое зло, естественное искушение, вожделенное несчастье, домашняя опасность, приятная поруха, изъян природы, подмалеванный красивой краской? Если отпустить её является грехом и приходится оставить её при себе, то по необходимости надо ожидать муку. Ведь, отпуская ее, мы начинаем прелюбодеять, а оставляя ее, имеем ежедневные столкновения с нею».
А Сенека в своих трагедиях произносил: «Женщина или любит, или ненавидит. Третьей возможности у неё нет. Когда женщина плачет — это обман. У женщин два рода слез. Один из них — из-за действительной боли, другой — из-за коварства. Если женщина думает в одиночестве, то она думает о злом».
О хороших же женщинах идет большая, хорошая слава. Они делают мужчин счастливыми и спасают народы, страны и города. Всем известны высокие поступки Юдифи, Деворы и Эсфири. Поэтому апостол в I Послании к коринфянам и говорит: «Если женщина имеет мужа, и он хочет с ней жить, то она не должна уйти от него. Неверующий муж освящается верующей женой».
Когда женщину хулят, то это происходит, главным образом, из-за её ненасытной страсти к плотским наслаждениям. Поэтому в Писании и сказано: «Я нашел женщину горче смерти, и даже хорошая женщина предалась страсти к плотским наслаждениям…»
Но здесь размышления Роберта Гиллана прервали звуки молота, ударяющего по наковальне, которые доносились из кузницы. Из-под навеса кузницы, любуясь отточенным клинком своего кинжала, вышел бостонский палач Рэтфорд Эллиот.
Это был тридцатилетний высокий и стройный мужчина. Лицо его было вытянутое, с крупными выразительными чертами. Широкий лоб, прямой нос, выразительные глаза и губы с чуть опущенными краешками, которые могли говорить либо о надменности, либо об ироничном отношении ко всему на свете. Подбородок у него был твердый, волевой. Это красивое мужское лицо чуть портили большие оттопыренные уши. Правда, их почти не было видно, потому что они прятались под густыми, почти черными волосами, которые волнами ниспадали ему на плечи.
Плечи Рэтфорда были укрыты волчьей шкурой. Это одеяние, подпоясанное ремнем, очень шло ему. Широкая кожаная плеть переплетала туловище Рэтфорда и свисала до пояса. Это была прекрасная, отменная плеть, которая могла служить и арканом и бичом. Сплел её сам Рэтфорд из просоленной буйволиной кожи, а концы её украшали острые свинцовые зубцы.
Тяжелая рукоять этой плети была заткнута за пояс Рэтфорда. Не спеша он пошел вслед за присяжными судьями.
А те, миновав кузницу, вышли на окраину Бостона. Над ней, над всей округой зловеще нависала огромная мрачная башня.
Помощник бостонского палача Брюс Диккинсон первым пробрался к башне известными только ему одному тропками. Он услужливо открыл дверь, на широких дубовых досках которой был изображен священный знак — пятиконечная звезда, заключенная в окружность Глубокие отметины врезались в текстуру дуба и почернели от дождей, ветров и времени.
