Урсула Ле Гуин - Всегда возвращаясь домой
Экверкве еще не исполнилось и года, когда начались волнения среди захваченных в рабство людей, которых заставляли работать в полях, на шахтах и в мастерских; к тому же некоторые тьоны тоже начали вольничать, воровать и даже уходили в леса или на восток, где жили вместе с зайцами в зарослях полыни. На одной из шахт в горах, недалеко от Круглого Озера, несколько мужчин-онтик убили охранников и сбежали далеко в Серебряные Горы. Я узнала об этом потому, что Великий Кондор приказал убить десятерых онтик из числа жителей Столицы, чтобы отплатить за смерть десяти солдат Кондора, убитых на шахте. Это было бы справедливо, если бы все Кондоры были по одну сторону, а все не-Кондоры — по другую: либо так, либо этак. Десять мужчин привязали к столбам напротив Дворца Великого в самом конце широкой красивой центральной улицы. Воины Единственного громко помолились Единственному, и солдаты Кондора подняли ружья, прицелились и расстреляли этих онтик в упор. Связанных. Этого я сама не видела, но мне об этом тут же рассказали. Это называлось Экзекуцией; она осуществлялась согласно Закону Единственного. Когда я об этом услышала, то в моей душе будто что-то оборвалось. Я увидела залитую солнечным светом центральную площадь в Кастохе, но не мать свою я увидела там: я увидела черных стервятников, которые, опустив головы, рвали клювами собственные животы, вытаскивали внутренности и пожирали их. Я бросилась в комнату к Экверкве, взяла ее на руки, и мы долгое время сидели с ней на полу в уголке, пока кошмарное видение не растаяло у меня перед глазами и не прошла вызванная им дурнота. Но с этого дня у меня уже не осталось ни желания, ни терпения быть Женщиной Кондора и следовать законам Единственного.
Я окончательно поняла, что живу среди людей, которые идут по ложному пути. И мне хотелось одного: чтобы моя дочь, прежде всего, ну и я сама, конечно, оказались от них подальше — где угодно, только в другом месте.
Прошло довольно много времени, прежде чем я смогла воплотить свои мечты в жизнь, ибо Саи все больше и больше походил на гигантский муравейник, который ведет войну с другим таким же муравейником: город был заперт и полон отчаяния. Когда Великий Кондор послал своих Птенчиков, чтобы они сбросили зажигательные бомбы на леса и деревни народа Зиаун, живущего к юго-западу от Кулкун Эраиан, то некоторые соседние народы присоединились к народу Зиаун, чтобы вести ответную войну. Они строили совместные планы, встречались и обсуждали их, а также передавали друг другу секретные сведения через Пункты Обмена. Они, разумеется, не могли причинить никакого вреда Птенчикам, когда те находились в полете, даже если все одновременно стреляли из ружей, и не могли пробраться на поле, с которого Птенчики взлетали и куда возвращались, ибо оно охранялось целой армией солдат Кондора; однако кто-то из них в одиночку, возможно мужчина или женщина из числа беглых онтик, которые отлично знали, что и где расположено и как следует вести себя с Кондорами, ночью пробрался на склад и поджег цистерны с хранившимся в них топливом. Цистерны взорвались. Этот человек выбраться не успел и сгорел заживо, но Птенчики остались без горючего. Пока создавался новый запас топлива, Великий Кондор приказал молодым воинам на планерах облететь деревни народа Зиаун и обстрелять их, однако планеры сбить было очень легко, так что ни один из них назад не вернулся. Что же касается урожая этого года, то осенью не только зерно, но и картофель, турнепс и прочие корнеплоды были превращены в топливо для Птенчиков; амбары Столицы были буквально выпотрошены; в ход пошли даже семена диких трав. Все песни были только о том, как славно умереть во имя Единственного. Мужчины Дайяо должны были стремиться перебить всех врагов до одного, а женщины — восхвалять их за это.
Однажды ранней осенью, когда Экверкве шел третий годик, у меня появилась возможность пойти в гости в Дом Тертеров вместе с еще одной женщиной из Дома Ретфороков, у которой там тоже были родственники. Мы много раз просили на это разрешение, и наконец нам его дали и велели нескольким рабам-мужчинам сопровождать нас. Экверкве сама шла за руку со мной от Дома Ретфороков до Дома Тертеров по столичной улице, с обеих сторон окруженной слепыми стенами домов. Единственный раз в жизни она проделала этот путь.
Тертер Гебе умер год назад, и теперь главой семейства стал мой отец, однако он давно уже жил взаперти, как женщины Дайяо, словно желая быть позабытым Великим Кондором и Воинами Единственного, которые теперь каждый день производили Экзекуции тех, кого называли врагами Великого Кондора — словно вырывали свои собственные внутренности.
Тертер Абхао не видел своей внучки целых два года.
Отец сидел в той самой комнате, куда несколько лет назад водили меня, чтобы познакомиться с Тертером Гебе. Он выглядел сильно постаревшим, был очень бледен, совершенно облысел и сильно горбился, словно сгибался под непосильной ношей. Сердце у меня сжалось, когда я увидела его таким: я не ожидала, что он так ослабеет. Впрочем, и все остальные в этом доме выглядели плохо. Отец казался совсем больным, однако, взглянув на Экверкве, улыбнулся в точности так, как когда-то в Долине улыбался мне. Во всяком случае, так мне показалось.
— Так, значит, это и есть Данарью Белела, — проговорил он, когда девочка подошла к нему. Она его совершенно не боялась; ей вообще нравились все мужчины, как это часто бывает с маленькими девочками.
— Да, — сказала я, — для народа Дайяо она, конечно, Данарью, но у нее есть и свое собственное имя: Экверкве. Так у нас называют ту перепелку, которая громко выкрикивает свое имя «Экверкве!», заметив опасность, и тогда вся стая спасается бегством и прячется или улетает, Он посмотрел на меня как-то очень внимательно, но моя дочка пошлепала его по руке, чтобы привлечь к себе внимание, и сказала:
— Это меня зовут Экверкве.
— Очень хорошее имя, — одобрил он. — Ну а ты, Айяту, как поживаешь?
— Скучаю, — сказала я. — Здесь совсем нечего читать. — Я нарочно использовала глагол языка кеш — «читать».
Он снова некоторое время молча смотрел на меня.
— Сова, — сказал он тоже на кеш и снова улыбнулся. — У тебя еды-то хватает? Ты очень худая.
— Для живота вполне хватает, но голодает мой ум, — ответила я. — Отец, мы с тобой когда-то проделали путешествие только в одну сторону.
Он кивнул, но еле заметно. Какое-то время он наблюдал за малышкой, что-то изредка говорил другим людям, бывшим в той же комнате. Кондорам и дочерям Кондора из его семьи и Дома Ретфороков. Но через некоторое время он наклонился и сказал мне, но так, чтобы никто больше не слышал:
— Когда они будут вспоминать обо мне, то, возможно, вспомнят и о тебе…
