Джордж Мартин - Танец с драконами. Книга 1. Грёзы и пыль
Они вошли в ее комнату. Одичалый сидел у стола и намазывал кинжалом масло на оторванную от каравая горбушку. Он снова облачился в свои костяные доспехи; великанский череп, служивший шлемом, стоял рядом на подоконнике.
— Ты, — напрягся командующий.
— Лорд Сноу, — ухмыльнулся Гремучая Рубашка. Рубин на его запястье светился наподобие тусклой красной звезды.
— Ты что здесь делаешь?
— Завтракаю. Подсаживайся!
— Я с тобой хлеба не преломлю.
— Тебе же хуже, он еще теплый. Что-что, а печь Хобб умеет. Я бы и к тебе мог зайти, милорд, — эти часовые у твоих дверей курам на смех. Кто лазил полсотни раз через Стену, как-нибудь и в окошко залезет. Только зачем тебя убивать? Вороны другого выберут, еще хуже. Слыхал про твоих разведчиков, — добавил Костяной Лорд, жуя хлеб. — Меня надо было с ними послать.
— Чтобы ты выдал их Плакальщику?
— Чья бы корова мычала. Как, бишь, женку твою звали — не Игритт ли? Мне кони понадобятся, — сказал одичалый Мелисандре. — Полдюжины хороших коней. Один я ничего не смогу — возьму копьеносиц из Кротового городка. Бабы в таком деле лучше, чем мужики. Девчонка им легче доверится, да и придумка у меня есть насчет них.
— О чем это он? — спросил Сноу.
— О вашей сестре. — Мелисандра взяла его за руку. — Вы не можете ее спасти, а он может.
— Ну уж нет. — Сноу отдернул руку. — Вы не знаете, что это за мерзавец. Сто раз на дню будет руки мыть, и все равно кровь под ногтями останется. Спасти, говорите? Он сперва изнасилует Арью, а после убьет. Вы и его видели в своем пламени? Коли так, вам, должно, глаза пеплом запорошило. Попробует уехать из замка без моего позволения — сам ему голову отрублю.
Он не дал ей выбора — что ж, будь что будет.
— Оставь нас, Деван. — Когда мальчик вышел и закрыл дверь, Мелисандра, взявшись за рубин у себя на шее, произнесла слово.
Оно прокатилось эхом по комнате, заползло червем в уши. Одичалый слышал одно, ворона другое — совсем не то, что сказала она. Рубин на запястье одичалого потемнел, подернувшись тенью.
Кости остались нетронутыми: ребра, когти и зубы от плеч до запястий, желтая ключица через всю грудь, череп, навеки застывший в свирепом оскале.
Все остальное — усики, скошенный подбородок, желтые щеки и темные глазки — растаяло без следа. Волосы отросли, в уголках губ появились смешливые складки. Одичалый и сам стал выше, плечи и грудь раздались, ноги удлинились, щетина сошла с лица.
— Манс?! — вытаращил глаза Джон.
— Лорд Сноу, — без улыбки ответил тот.
— Она же сожгла тебя!
— Она сожгла Костяного Лорда.
— Что ж это такое? — обернулся к Мелисандре Джон Сноу.
— Называйте как хотите. Чары, иллюзия. Рглор — Владыка Света, Джон Сноу, и слуги его ткут из света, как другие из пряжи.
— Я и сам сомневался, — хмыкнул Манс, — но что было делать? Либо так, либо меня поджарил бы Станнис.
— Кости помогли, — пояснила жрица. — Они помнят. Самые сильные чары строятся на сапогах мертвеца, на пряди волос, на ладанке с костями от пальцев. Немного слов, молитва, и из них поднимается тень человека, окутывая другого как плащ. Суть носителя остается прежней, лишь облик меняется.
В ее устах все было легко и просто. Им не понять, как трудно ей приходилось и чего это стоило. Этот урок Мелисандра усвоила еще до Асшая: чем меньше усилий чародей якобы тратит на свое колдовство, тем больше его боятся. Когда Гремучая Рубашка горел в огне, рубин на ее шее так раскалился, что собственная плоть грозила обуглиться — спасибо стрелам лорда-командующего. Станнис тогда пришел в ярость, а она облегченно вздохнула.
— Наш лжекороль весьма обидчив, но тебя не предаст, — сказала она Джону. — Его сын в наших руках, к тому же он жизнью тебе обязан.
— Мне? — удивился Сноу.
— Кому же еще, милорд. По вашим законам он мог заплатить за свои преступления только жизнью, а король Станнис свято блюдет закон… Но у Стены, как ты мудро заметил, человеческие законы кончаются. Не говорила ли я, что Владыка Света услышит твои молитвы? Ты жаждал спасти сестру, но держался за честь, которая так много для тебя значит, и за клятву, принесенную твоему деревянному богу. Вот он, перед тобой, Джон Сноу. — Жрица показала белым пальцем на Манса. — Спаситель Арьи, дар Владыки Света… и мой.
Вонючка
Сначала послышался лай «девочек», бегущих домой, потом по камню застучали копыта. Он поднялся, гремя цепями. Ножная была не длиннее фута, и ходить он мог, лишь шаркая и подскакивая, но медлить нельзя. Вонючка должен угождать своему хозяину.
Охотники въезжали в ворота: впереди Бен Бонс с девочками, за ним Свежевальщик, Алин-Кисляй, Дамон-Плясун с длинным насаленным кнутом и Уолдеры на серых лошадках, подаренных леди Дастин. Сам лорд сидел на Кровавом, рыжем жеребце, таком же норовистом, как всадник. Его милость смеялся, что могло быть либо великим благом, либо великим злом.
Девочки насели на Вонючку, не дав опомниться. Собаки любили его: он часто спал вместе с ними, и Бен Бонс порой уделял ему остатки их ужина. Они скакали вокруг, лизали его грязные щеки, шутливо кусали за ноги. Гелисента трепала его левую руку — того и гляди еще двух пальцев лишишься. Рыжая Джейна и вовсе повалила, прыгнув на грудь. Она-то сильная, а Вонючка — ходячий скелет.
Кое-как отпихнув ее, он встал на колени. Всадники уже спешивались. Выехали со двора две дюжины человек, столько же и вернулось — стало быть, розыски оказались бесплодными. Это плохо. Рамси не любит неудач, он захочет кого-то помучить.
Последнее время ему приходилось сдерживаться: Барроутон полон нужных ему людей, и он соблюдал осторожность с Дастинами, Рисвеллами и прочими лордами. Учтивость и улыбки он сбрасывал только за дверью своих покоев.
Рамси Болтон одет богато, как подобает лорду Хорнвуда и наследнику Дредфорта. Плащ из волчьих шкур застегнут волчьими зубами на правом плече. На одном бедре фальшион, тяжелый, как тесак мясника, на другом — длинный кинжал и свежевальный ножик с крючком на конце, острый как бритва. Рукоятки всех трех клинков выточены из желтой кости.
— Вонючка, — крикнул он с седла, — я тебя через весь двор чую.
— Знаю, милорд, — ответил Вонючка, как ему полагалось. — Виноват.
— Я тебе подарок принес. — Рамси перегнулся назад, снял что-то с седла и швырнул. — Лови!
Прежде, еще не зная своего имени, Вонючка был гораздо ловчее — а тут еще кандалы и нехватка пальцев. Голова, кишащая червями, выскользнула из рук и шлепнулась под ноги. Корка запекшейся крови делала лицо совершенно неузнаваемым.
— Я сказал «лови». Подними-ка.
