Александр Алексеев - Воспоминания артиста императорских театров А.А. Алексеева
Александр Алексеев - Воспоминания артиста императорских театров А.А. Алексеева краткое содержание
Александр Алексеевич Алексеев
Воспоминания артиста императорских театров А.А. Алексеева
Александр Алексеевич Алексеев, автор нижеследующих воспоминаний, прослужил на императорской петербургской и на провинциальной сценах в общей сложности около пятидесяти трех лет. Разумеется, в этот продолжительный промежуток времени он был свидетелем многого, что может послужить материалом для истории нашего театра. Впрочем, следует оговориться, что Алексеев не имеет в виду изобразить известное положение или значение театра в прямом смысла, он ограничивается лишь деталями, передачей некоторых забытых фактов и событий из закулисной жизни последних пятидесяти лет. Знакомые имена действующих лиц делают эти воспоминания интересными, а их характер, не претендующей на серьезность, придает им анекдотическую занимательность.
Нужно удивляться замечательной памяти Александра Алексеевича, которая, не взирая на его почтенный возраст, сохранилась во всей своей полноте. Рассказывая мне эпизоды из своих воспоминаний, он без особого труда припоминал имена, место действия, года и даже месяцы и числа. Говоря о своих товарищах и сослуживцах, большинство которых давным-давно покинули свет, он так был отчетлив в мелочах, что, казалось, только вчера с ними виделся и вел оживленную беседу: он подражал их тону, манерам.
По словам Алексеева, не особенно давно он собственноручно написал свои воспоминания, однако очень субъективные и небольшие по объему, но они, переходя из рук в руки между московскими знакомыми, затерялись для него окончательно. Поэтому он просит неизвестного обладателя его рукописи считать таковую недействительною и предать ее уничтожение, как вещь, не имеющую в настоящее время никакого значения.
М.В. Шевляков.
I
Мое происхождение. — Вторая гимназия. — Первое посещение театра. — Любовь к сцене. — Обман директора гимназии Постольса. — Наказание.
Настоящая моя фамилия Келенин. Родился я в 1822 году в Петербурге, в девятой линии Васильевского острова. Отец мой носил звание личного дворянина и считался состоятельным человеком. По заведенному в те времена порядку приписывать к сословиям или обществам тотчас же по рождении, я был приписан в купцы. Первоначальное воспитание я получил дома, под надзором родителей, а по истечении девяти лет был определен пансионером во вторую С.-Петербугскую гимназию, в которой, однако, курса не кончил, выйдя из шестого класса, к чему побудила непреодолимая страсть к сцене, таившаяся во мне с первого класса гимназии, то есть с первого посещения Большого театра.
Вторая гимназия во время моего пребывания в ней переживала самый лучший свой период, лучший потому, что директором ее тогда был Александр Филиппович Постольс, личность во всех отношениях прекрасная, внушавшая молодому поколению любовь к наукам и строго следившая за нравственными качествами своих питомцев, которые всегда благословляли доброе имя его, сохранив в своей памяти светлые воспоминания о времени пребывания в стенах второй гимназии при Александр Филипповиче.
При поступлении моем в гимназию, отец, желая доставить какое-нибудь удовольствие, взял с собою в Большой театр, в котором тогда давались драматические представления.
Это первое посещение театра было для меня причиной того, что я сделался актером.
Из памяти моей до сих пор не изгладилось впечатление этого спектакля, все мельчайшие подробности так еще живы во мне, что я помню наизусть всю программу его, mis-en-scene и всех исполнителей известного водевиля Ленского «Стряпчий под столом». В особенности же я увлекся игрой незабвенного комика Дюра, исполнявшего главную роль Жовиаля. Этому увлечению я и обязан своей карьерой.
Секретно от отца, выдававшего мне на карманные расходы по одному рублю в неделю, я начал покупать театральные пьесы и разучивать их, разумеется, без всякой системы и без малейшего понятия о манере разучивания, имеющей, как оказалось впоследствии, свои особенности и условности, крайне необходимые и сразу не уловимые. Не умея взяться за дело, как следует, я обыкновенно прибегал к тяжелому приему: выучивал всю пьесу на пролет, не исключая даже женских ролей. Прежде всего, конечно, приобрел я «Стряпчего» и вызубрил его многочисленные куплеты, Которые были так неподражаемы в исполнены Дюра.
Посвящая каждую свободную от классных занятий минуту на бесполезное разучивание водевилей, я, разумеется, становился самым отчаянным учеником и прослыл отъявленным лентяем. По правде сказать, мне было не до ученья: непреодолимая сила тянула меня за кулисы; в пылу увлечения я забывал о своем детском возрасте, а следовательно и о своей непригодности для театра. Я стал держаться особняком от товарищей и своих радужных надежд сделаться актером не открывал никому из них, но, однако, вскоре моя заветная мечта, не смотря на таинственность, которою я облекал ее, каким-то образом получила огласку. Однокашники начали посмеиваться надо мной (тогда еще не было нынешнего поголовного увлечения театральными подмостками), а воспитатель Госсе, прозванный воспитанниками за свой картавый выговор галкой, предпринял уничтожение моих любимых водевилей и пожаловался на меня отцу, который за это страшно на меня разгневался и пригрозил отдачей в кантонисты, если театральную дурь не выкину из головы. Конечно, мне, удрученному безжалостным нашествием на мою библиотеку Галки и угрозой не любившего шутить отца, больше ничего не оставалось делать, как смириться и снова взяться за учебники, которые, однако, не заставили забыть театр: я остался все таким же лентяем, каким был до того.
Отец видел во мне будущего коммерсанта и ни под каким видом не хотел уступить моему влечению. Я уже нашел было некоторые лазейки в императорское театральное училище и объявил отцу, что классического образования мне не нужно, так как по роду моего очевидного призвания мне надлежит перейти в специальное учебное заведение. Мать присоединилась ко мне и тоже долгое время действовала на отца в духе умиротворения, но он был непоколебим и в доказательство своей неприязненности к моим, как выражался он, затеям, перестал брать меня с собою в театр. Впрочем, в этом, кроме неприязненности, было еще предположение заставить меня забыть подмостки и направить мое внимание исключительно на науки. Расчеты были верные, но желаемых результатов не получилось.
Огорченный безаппеляционным решением отца оторвать меня от театра окончательно, я прибегнул однажды к неособенно замысловатой, но для моего возраста преступной хитрости: получив от отца в воскресенье рубль на недельные расходы, я ушел из дому часом раньше обыкновенная в гимназии и явился к директору Постольсу за разрешением возвратиться в стены училища только на другой день утром, прямо к классным занятиям.
