Алена Даркина - Растущая луна: зверь во мне
Почти час он колдовал над различными настойками, корешками и листиками. Закончив, взболтал мутно-коричневую жидкость. Пахла она отвратительно: приторно-чесночный запах. Может быть, что-то изменится, когда туда добавится кровь? Она хоть и стояла в списке первой, но добавлять ее следовало в последнюю очередь.
Загфуран позвонил колокольчик и в ожидании слуги прибрал на столе. В других случаях уборку он бы тоже поручил им, но сегодня они могли что-то перепутать или испортить, поэтому он занялся этим сам. Когда дверь приоткрылась, он потребовал:
— Приведи Яхсу.
Он пришел к выводу, что лучше усыпить девочку, прежде чем брать у нее кровь. Так будет меньше шума и суеты. Причем усыпить магией — настойка подействует не сразу, да и согласится ли она что-то пить?
На этот раз девочка, увидев мага, странно притихла, а когда слуга выходил за дверь, бросилась к нему:
— Я хочу обратно! Забери меня, — закричала она.
Минарс поднял руку, и девочка мягко, будто соломенное чучело, упала на пол. Загфуран быстро почесался — как уже замучил этот зуд, даже вампирская кровь ему ни по чем — и, взяв ее на руки, отнес на кровать.
Если верить рецепту, не имело значения, откуда бралась кровь: из пальца или из вены. Но минарс на всякий случай разделили приготовленный настой на две части, и в один из них капнул несколько капель из проколотого пальца. После этого нашел на тоненькой руке девочку венку, аккуратно проколол ее и собрал кровь в другую чашу. Загфуран смочил тряпицу в горячем вине и приложил к ранке — он вовсе не хотел, чтобы девочка заболела, а тем более умерла. Может, какой-то варвар и решил бы, что для приготовления напитка девочку надо убить, но он-то сознавал, что это излишне. Хотя, если бы потребовалось — не колебался бы: что значит жизнь ребенка по сравнению с его делами?
Он подержал первую чашу. Еще раз перемешал ее, убедился, что запах такой же мерзкий. Приготовил воду, чтобы запить, но затем отставил бокал. Нет, запивать нельзя. Надо потерпеть. Не хватало еще все испортить этим…
Вспомнил слова, записанные в манускрипте: "Чтобы вернуть человеческий облик…" Бацлиф утверждал, что это зелье ему не поможет. Но откуда ему знать? Словно он его на себе пробовал. Сказано, что оно помогает проклятым оборотням, умертвию и некоторым другим сущностям. Так почему в эти "другие" не включить и вампира? Должно помочь и ему.
Маг опрокинул в себя одну чашку, а следом и другую. Зажмурившись до слез, зажав нос и рот ладонью, переждал позыв тошноты. Жаль, что он не выпил это на балкончике, чтобы хоть ветерок овевал. Он, согнувшись в три погибели, перебрался к узкому окну, надеясь, глотнуть там хоть каплю свежего воздуха.
То ли окно помогло, то ли настой немного улегся в желудке, но вскоре ему стало легче. Загфуран сел на стул и замер в ожидании, прислушиваясь к своим ощущениям.
Вскоре он замерз, и радость охватила его. Он подошел ближе к огню, протянул руки, чтобы ощутить тепло… Но не ощутил. Наоборот, по телу прокатился озноб, его затрясло. Сведенными будто от лютого мороза пальцами, Загфуран растер себя и обрадовался, когда согрелся. Но облегчение наступило ненадолго, потому что тут же его будто окунули в кипяток. Он задыхался — и только поэтому не мог кричать. Но затем закончилось и это — тело начало остывать.
Минарс метался по комнате, то срывая с себя одежду, то вновь надевая ее. Сквозь туман, заволакивающий сознание, он заметил, как девочка очнулась от сна и с воплем выбежала из комнаты. Он упал на дверь, закрывая ее, и последним усилием задвинул засов. Очень вовремя, потому что после этого пришла боль.
30 сабтамбира, дом Каракара
Алет возвращался домой со смешанным чувством ожидания, неприязни, вины и тревоги. Трис успокоила его, сообщив, что Ранели никуда не ушла, а ждет его дома, но это не очень помогло. Прежде всего потому, что он не был уверен, хочет ли ее видеть. Он позволил лошади идти медленно, чтобы иметь возможность разобраться в себе, до того как переступит порог родного дома.
Виноват ли он в их ссоре? Нет. Он поступил правильно. Только так он и мог поступить. И, наверно, большинство эйманов или людей, поступили бы в этом случае еще жестче. Он испытывал страх — вдруг она уйдет? — но только самую малость. Если он сейчас не настоит на своем, то что за жизнь будет дальше? Она собирается манипулировать им, стать хозяйкой в доме? Так не будет. Она смирится, или… Или ничего у них не выйдет, как бы больно ему не было.
И еще одно беспокоило: Ранели останется, но при этом всячески будет выказывать недовольство. После всего, что навалилось: заговора против Охотника, убийства Корсака и Сафер Крохаль, отъезда Удагана, потеря памяти Шелы — это бы его окончательно взбесило. Больше всего хотелось покоя. Чтобы хоть где-то в этом мире можно было обойтись без переживаний и суеты.
Почуяв жилье, конь ускорил шаг. Разложив все по полочкам, Алет как бы сжался в комок. Он приготовился ко всему, что мог встретить дома, продумал поведение.
Когда лес расступился и показался замок, ворота там уже были распахнуты: видно, эйм-каракар заметил его издалека. Первым навстречу вышел отец — взгляд полон беспокойства. Последние события состарят его сразу лет на десять.
Сокол соскочил с коня.
— Здравствуй, — отец прижал его голову к плечу. — Почему один? Где Шела, Трис?
Алет, убедившись, что мать тоже его слышит, объяснил коротко:
— Шела жив, но ничего не помнит. Совсем ничего. Даже татуировка на груди исчезла. Трис живет в том же доме.
— Как это? — Тана подошла ближе. — Если он ничего не помнит, то…
— Я окольными путями смог договориться, чтобы ее взяли служанкой. Она так хотела.
— Служанкой? — ужаснулась Тана. Для жены эймана такая работа была почти позором.
Алет пожал плечами:
— Для нее это единственная возможность быть рядом с ним. Она вернет хоть что-то…
— Ладно, — распорядился отец, — иди в дом. Тебе надо отдохнуть с дороги. Я позабочусь о коне.
С некоторым напряжением Сокол направился к двери. С Ранели он столкнулся на пороге.
— Приехал? — неловко обнимает, легко прикасается губами к щеке и отступает. Будто волна приласкала берег. Он удерживает ее, возвращает к себе. Ловит взгляд, пытается определить, что за этой вежливостью: укор, обида или… Она смотрит спокойно, робкая улыбка дрожит, и тут же глаза опускаются. — Пойдем, я уже накрыла на стол. Ты наверняка голоден.
Голоден. Конечно, голоден.
Он садится за стол. В полумраке столовой Ранели движется как тень, умело расставляя различные сосуды.
— Хватит, — останавливает он ее в какой-то момент. — Тут еды на десять человек.
