Алан Аюпов - Саньяси (СИ)
В дверь постучали.
— Войдите! — Крикнул Валентин.
Створки разошлись, и официантка вкатила стеклянный столик с чайными принадлежностями.
— Благодарю. — Сказал хозяин. — Дальше мы сами.
Девушка слегка поклонилась и вышла.
— Какие у тебя они вышколенные. — Заметил Феликс.
— За такие деньги, какие я им плачу голышом ползать будешь.
— Догадываюсь.
— Ты, какой чай предпочитаешь?
Феликс внимательно осмотрел привезённое.
— Вот этот, пожалуй.
— Губа не дура! — Засмеялся Валентин. — Разбираешься в чаях?
— Немножко. — Согласился Феликс. — Так ты не уходи от ответа. Чем это ты занимаешься? Неужели в криминал потянуло?
— Нет. Так сложилось, что выбора не было. Либо жить, либо гнить. Я выбрал, как ты понимаешь, первое. Пришлось, конечно, поступиться некоторыми принципами. Но в основном свободу выбора я всё‑таки сумел сохранить.
— Продался.
— Феликс, я бы на твоём месте судить не стал.
— А я и не сужу. Я просто думаю, если б тебя не оказалось в нужный момент, чтоб было со мной?
— Феликс, ты же сам надул мамочку. Вот и ответил бы. За всё в этой жизни надо платить. И никуда от этого не деться. Не обманул бы ты её, тебя б и не искали.
— Ладно, ещё один философ выискался.
— Ты знаешь, с годами начал задумываться о таких вещах. И сожалею, что раньше не хотел этого знать. А зря, очень даже зря!..
— И что? Помогает?
— Как тебе сказать?.. — Задумался Валентин. — Может и не помогает, в финансовом смысле, вернее, в материальном. А вот в душевном, или духовном, да. Многие вещи стали понятнее.
— Ты где‑то прав. Отчасти. Нельзя всё измерять деньгами, но других ценностей у нас то нет?! А потому надо исходить из общепринятых критериев оценки.
— А кто устанавливает эти критерии?
— Общество, разумеется.
— А общество, конечно, состоит из индивидуумов?
— Ну, а как же?!
— Вот ты и противоречишь. Если каждый начнёт задумываться о своих поступках, попробует жить иначе, без обмана и фальши, глядишь, и критерии другими станут.
— Ты у нас в проповедники записался?
— Нет. — Вздохнул Валентин. — Просто в последнее время волей неволей задумываешься о смысле жизни. О пройденном тобой пути.
— Саньяси номер два! — Усмехнулся Феликс.
— Почему ты сразу ярлыки развешиваешь? Саньяси, между прочим, оказался прав во многом. Я бы не прочь встретиться с ним и побеседовать. Теперь мне есть, что ему сказать.
— Думаешь, у него нет что ответить? — Улыбнулся Феликс.
— Вот потому и хотелось бы встретиться.
— Да. Разбежались мы, как горошины рассыпались по планете.
— Но, давай лучше вернёмся к нашим баранам. — Отодвинул пустую чашку Валентин. — Рассказывай.
— Что?
— Всё.
— Прям таки всё?
— Феликс, если жить хочешь, то поторопись. — Сказал Валентин, берясь за заварничек.
— Надеюсь на взаимность?..
— Разумеется. Иначе и быть не может.
Глава 4
Пробка с громким хлопком, выскочив из бутылки, по неимоверной дуге взлетела к потолку, ударившись о него, почти отвесно рухнула вниз. Шампанское брызнуло в бокалы. Куранты уже заиграли свою обычную мелодию перед тем, как начать отбивать время. Наши руки переплелись. Его бокал коснулся моих губ, и в этот миг зазвенело разбитое стекло, что‑то тяжёлое, и в то же время мягкое, свалилось на пол. Вслед за этим стол с грохотом отъехал на пару метров сторону и почти у наших ног оказалось тело человека, лежащего лицом вниз. Некоторое время мы продолжали неподвижно стоять, ошеломлённо таращась на лежащего. Куранты били полночь, оповещая о наступившем новом годе. Грянул гимн. Из‑под человека вытекла тоненькая струйка чего‑то тёмно‑красного.
— Кровь! — Вскрикнула я и, сунув бокал на подвернувшийся журнальный столик, опустилась на колени.
Это был мужчина. Лица его видно не было, а по затылку определить возраст ещё никому не удавалось. Роста он был выше среднего, где‑то метр восемьдесят или чуток больше.
— Да помоги же мне его перевернуть!.. — Попросила я, берясь за руку лежавшего.
— Сейчас, сейчас, дорогая. — Сказал он, устраивая свой бокал рядом с моим.
Я невольно глянула на столик и замерла. Там стояло 3 фужера, один был пуст.
— Откуда там три бокала? — С тревогой спросила я.
— А‑а! Да, когда я переставлял приборы не заметил одного. Решил, что ты забыла поставить. Принёс другой, гляжу, а тот стоит себе спокойненько на столе. Ну, я и поставил этот сюда, чтобы не относить.
— Так хоть бы налил в него вина!
— А какая разница?
— Да ты что? Неужели ты не знаешь, что на новый год нельзя ставить пустую посуду на праздничном столе?
— Так он и не стоял на столе! — Удивился Силивестр.
— Зато он был рядом. Но главное не это, а то, что этот предмет нашего обихода в данный день и момент является главным атрибутом праздника, его талисманом, так сказать.
— Хм!.. Но я же этого не знал?! — Хмыкнул он.
— Не знание законов не освобождает от ответственности. — Констатировала я, осторожно переворачивая раненого. — Ты, кажется, наделал жутких дел.
— С чего ты взяла?
— Увидишь сам.
Лицо человека было залито кровью. На левой стороне груди расползалось кровавое пятно.
— Надо снять с него рубашку. — Сказал Силивестр.
— Зачем? — Не поняла я.
— Затем, чтобы перевязать рану и остановить кровь.
— Рубашка безнадёжно испорчена. Её надо просто разорвать. Снять мы её всё равно не сможем. Давай, а я пока за водой сбегаю и аптечку принесу. Кстати, а где она у тебя?
— На кухне, у большого шкафа на стене. — Ответил он, с треском разрывая сорочку раненого.
Я выскочила на кухню, схватила полотенце, чайник, сорвала со стены аптечку и кинулась назад в комнату. В этот момент зазвонил дверной звонок.
— Ты ждёшь гостей? — Крикнула я в комнату.
— Какие к чёрту гости?! Мы же с тобой договорились встретить новый год в гордом одиночестве! — Ответил он.
Я подошла к двери.
— Кто там?
— Открывай. — Раздался знакомый голос.
Я распахнула дверь. На пороге стояла Лилька.
— Лиля?! Ты?! — изумилась я.
— Не прикидывайся поражённой. Это ещё кто из нас должен удивляться?! — Ответила подруга, входя в комнату и закрывая за собой дверь. — Ну, дорогая моя подружка, женишком обзавелась? Очередным?
— Лилька, сейчас не до этого. Там раненый. Пошли, потом будем выяснять отношения. — Сказала я, поправляя на плече полотенце.
— Где раненый? Какой раненый? Силивестр, что ли? — Не поняла или не поверила Лиля.
