Ростислав Левгеров - Тысячеликий демон
Военег умолк, и вроде бы собрался уходить, но сделав шаг, остановился.
– Я убил ее, – невозмутимо сказал он, глядя на лежащее перед ним тело родного брата так, словно он был живой. – У меня был с собой короткий меч, подаренный мне отцом, и я сразу же после тех слов вспорол ей живот. Я будто обезумел, понимаешь? Я залил ее… их кровью весь домик. А опомнившись, сжег… домик.
Военег снова умолк, и на этот раз долго, очень долго молчал. Наконец, глубоко вздохнув, совсем тихо произнес:
– Она была беременна.
У выхода из тронного зала, путь дубичскому князю преградил волхв.
– Погоди, – сурово произнес он. – Не спеши. Скажи-ка мне вот что. Достаточно ли ты храбр, чтобы выслушать меня? Или, подтвердив все глупые байки, что плетут про тебя, отмахнёшься, прикажешь повесить?
Военег ответил не сразу. Он глядел волхву в глаза, и Ольгерду показалось, что князь тщательно обдумывает ответ.
– Что ты хочет узнать, мудрец? – Последнее слово прозвучало как издёвка. – Что брат мой умер по моей вине? Да, это так. Достаточно ли я храбр, по-твоему? Я не раз пользовался услугами Эразма из Рории, воспользовался и сейчас. Не морщь лоб, это имя тебе ничего не скажет. Эразм – колдун, и очень хороший, не чета тебе, мудрец. А теперь иди. Но, пока я добрый, дам тебе совет. Завтра, вместе с прахом Бориса, убирайся отсюда, и поскорее. И знай – я скоро буду в Дубиче. Надеюсь, ты понимаешь?
И Военег ушел, оставив потрясенного Ольгерда обдумывать услышанное.
Князь Андрей уже давно услышал шаги, но упрямо продолжал читать, не видя текста, не вникая в смысл написанного. Он хотел продлить это чувство – чувство свободы, уюта, уединенности. Продлить до конца.
– Здравствуй, Андрей Мечеславович.
– Хм. Ты, верно, хотел сказать: "Попался, калека! Твоя смерть пришла".
– Ты мне льстишь, царевич. – Военег поискал глазами стул, и, обнаружив его в дальнем углу библиотеки, пожал плечами и сел на край стола. – Но, как я думаю, еще чуть-чуть, и она – то есть смерть – по праву уступит мне свое место.
– Венец мечтаний, – буркнул Андрей, закрыв книгу.
– Ничего подобного. Что хорошего в этом? Вечно собирать души усопших. Вечно бродить по белу свету, всегда делая одно и то же. Это проклятие. Не завидую смерти.
– Зачем пришел? Пофилософствовать?
– Чуешь запах? Это горит твой город. Мои псы жгут предместья Воиграда, и беснуются оттого, что так мало водки в этих краях, и так мало женщин, так мало всего. Здесь нечем поживиться, кричат они.
– Не трать силы понапрасну, говори прямо, чего тебе надо? Что-то не чувствую я себя такой уж важной персоной, достойной внимания самого Военега. Много ли людей удостоились душевной беседы с "Великим", перед тем, как вложить свою голову в петлю? А?
– Что мне в тебе нравится, царевич, так это твоё абсолютное равнодушие. Не знаю, какого быть калекой, но думаю, мысль о смерти, как об избавительнице от страданий, не раз посещала тебя, а, Андрей Мечеславович? Поэтому ты так нахально себя ведешь?
Андрей поморщился, выпрямляя спину.
– Кто там у тебя? – поинтересовался он, посмотрев на слегка приоткрытую дверь. – Псы?
Военег беззаботно улыбнулся.
– Всего лишь слуги. Эй, там! Вина!
Андрей хмуро уставился на чарку, наполненную солнечным напитком.
– Что тебе надо? – повторил он свой вопрос.
– Не будешь пить? – удивился Военег и отодвинул свою чарку в сторону. – Хорошо, и я не буду. Итак, признаюсь тебе честно: я, увы, коварен. Я не подарю тебе смерть. Ты будешь жить, царевич. Я так хочу.
Андрей криво ухмыльнулся.
– Я хочу, – продолжал Военег, – чтобы ты стал моим наместником в Воиграде.
– Так я и знал.
Военег наклонился к Андрею, схватил его за кончик подбородка, повернул к себе, посмотрел в глаза. Но, не выдержав спокойного, ничего не выражавшего взгляда калеки, отпустил, отодвинулся, сделав вид, что прислушивается к шуму во дворе.
– Вот, слышишь? – сказал он, скрывая свою неловкость. – Кра?ду строят. Высокую, в человеческий рост. Как и положено царю. Вечером будут похороны. А перед этим, смерть примет твой отец. Смерть позорную, ужасную. И после будет брошен на съедение собакам.
– Зачем ты мне это говоришь? Хочешь за живое задеть?
– Я прикажу просто отрубить ему голову, и похоронить с честью.
– Торгуешься? Когда-то и я так делал. Точно так же морочил людям головы, и всегда выигрывал.
– И что?
– Подумай. Свой путь я прошел. Тебе еще предстоит его пройти. Ты поймешь.
– Это значит, ты отказываешься? И тебе не жалко отца?
– Жалко. Однако, ты недалек, Военег. Ведь ты всегда брал с меня пример? Ты знаешь, кем я был, что совершил. Ты уверен, что хорошо изучил все мои ошибки? Все промахи? Эх, ты…
Военег нахмурился.
– Не люблю, когда со мной разговаривают таким тоном. Очень не люблю. И все-таки, я предлагаю тебе власть, могу предложить и… жену. Как тебе Искра? Неплоха!
– Что с Велимиром? – неожиданно спросил Андрей.
– А, с этим сопляком. Он сбежал. На этот раз честно, хотя, что я говорю? Я тебя и не обманывал. Он сбежал и черт с ним. Уверен, он умрет, если уже не умер. Итак, время не ждет. Твой ответ?
– Мой ответ – нет. И когда-нибудь ты узнаешь почему, Военег. Я люблю своего отца, но нет. Это всё.
– Так любишь, что обрекаешь его на погибель? На позор? На бесславие? Принято. Теперь скажу я. Ты не умрешь, ибо я уготовил тебе, Андрей Мечеславович, особую участь. Для тебя, мой дорогой, целый мир, сказка наяву, притча во языцех! Ты станешь узником башни Блажена.
Дверь с жалобным стоном отворилась, и в овин вошли двое: один – приземистый лысый крепыш в синем кафтане, покрытом пятнами ржавчины; другой – долговязый субъект, зябло кутающийся в просторный серый плащ.
– Чё жмешься к стене, красотка? – усмехнулся крепыш. – Вставай, авось не тронем. Идем. Время, елки-палки-моталки, пришло. Ну давай, давай. Пошевеливайся. Шустрей.
Искра поднялась, но ноги не слушались, подкашивались; руки тряслись, как в лихорадке; горло стиснуло ожидание неминуемой беды.
– Во, как очи горят, – сказал крепыш, безжалостно разглядывая девушку. – И большие, как два золотых пятака.
Он схватил княжну за руку и вытолкнул наружу, нагло хлопнув ее по заду.
Близился вечер. Солнце, бледно-желтое на свинцовом небе, нависло над башней Блажена, будто призрак. В воздухе явственно ощущался запах гари. Пень с топором так и стоял на том же месте, окровавленный, одиноко мрачнея среди жухлой листвы и увядшей травы.
За казармами, у Боярского дома, на пустыре под одичавшими спутанными кустами ракитника возвышалась гора трупов – Искра, еще не увидев этого ужасного зрелища, уже все поняла: карканье ворон, слетевшихся на пиршество, после преследовало ее весь день, раздражая, угнетая. Ноги отказывались идти, и сопровождавшим ее хольдам пришлось практически нести княжну.
